Возможно у Вас сохранились еще рассказы Владимира Георгиевича или их можно гдето найти в электронном варианте?
Извините…в инете не нашла((
Рассказы его есть в журнале Ахалт-теке Информ
__________
хорошая статья О Петраковой (Ахалт-теке Информ)
Единственным источником информации о Е. А. Петраковой, которым мы располагаем, является рассказ лично знавшей ее Екатерины Сергеевны Тугай, записанный мною в Ашхабаде в 1987 году. В небольшой квартирке, куда привела меня Мария Даниловна Черкезова, как мне запомнилось, все стены были увешаны головками лошадей и собак, исполненных пастелью в нежных охристых тонах (это были работы Петраковой), вышивками цветочных букетов. На всех поверхностях лежали ослепительно-белые кружевные салфетки и, конечно же, фарфоровые статуэтки во главе с пресловутыми слониками – полный набор уюта, а тогда он назывался «мещанством».
Вот что удалось воссоздать по коротким записям. Елена Александровна Петракова, дочь артиллерийского генерала, родилась в Ташкенте, предположительно в 90-х годах XIX века. С четырехлетнего возраста села на лошадь и с тех пор лошади и собаки стали ее самым большим увлечением. Судя по всему, молодая Елена обладала своенравным характером, была смелой и независимой. О характере Елены Александровны говорит и тот факт, что она, вопреки воле отца (о матери не упоминалось), в 1913 году бежала с будущим мужем, офицером В. А. Пяновским в Чалпан Ата, воспользовавшись случаем, когда отец по служебным делам отбыл в Оренбург. С собой она взяла двух кобыл, а Пяновский – двух жеребцов, на них-то они и ускакали.
Пяновский имел свой небольшой конный завод в горах Киргизии, заведовал случным пунктом в городе Пржевальске, организованном в 1911 году. Он занимался улучшением местной киргизской лошади путем скрещивания с английской скаковой, увлекался фотографией. (Отыскивая материалы о Петраковой, в статье В. Краснова «Коневодство в Туркестане», 1912 г. мы столкнулись и с характеристикой ее мужа, капитана В. А. Пяновского, упоминаемого автором наравне с хорошо известным нашим читателям Г. А. Мазаном. « … В. А. Пяновский, Г. А. Мазан – вот люди, которые занесли свои имена на скрижали истории коневодства в Туркестанском крае. Что же их просили, их назначали? Нет, они сами просили, хлопотали, устраивали. Они, как Пяновский и Мазан, отказались от движения по службе, прибавки жалования, чинов, орденов о отдались своему делу на пользу родине. Пяновский, ведя жеребцов зимою 1910 года в бураны, во время землетрясения, рисковал здоровьем и жизнью.) Вместе с мужем Е. А. Петракова-Пяновская вела активную пропаганду чистокровной верховой породы. С этой целью устраивались скачки, в которых она сама участвовала, в том числе и на дистанцию 50 километров, где заняла второе место. Рисование было еще одним ее увлечением, рисовала она только лошадей и собак, причем исключительно акварелью и пастелью, масло не любила. Это также добавляет штрих к портрету Елены Александровны, создавая натуру тонкую, романтическую.
После революции завод был отдан добровольно государству, овдовевшая в 1923 году Е. А. Петракова переехала в Самарканд, где работала зоотехником в ГЗК. С 1937 года Елена Александровна жила в Ташкенте, основным источником существования было рисование, она принимала заказы от частных лиц и организаций. Во время войны заказы прекратились, стало трудно жить, она переехала в Джизакский конный завод, где очень бедствовала. Затем переехала в Ташкентский конный завод, где умерла в 1952 году.
Многочисленные работы Петраковой разбросаны по рукам, многие погибли из-за хрупкости бумаги, на которой были написаны. Нас особенно интересуют изображения ахалтекинских лошадей, их Петракова не могла не заметить с ее пристрастием к утонченной кровной лошади. Действительно, широко известно изображение Бойноу, сделанное с фотографии, оно помещено в первом томе ГПК, книге «Конские ресурсы СССР», иллюстрирует статьи В. О. Витта. Своими глазами Елена Александровна видела Меле, когда он скакал в Ташкенте, здесь она его и рисовала. У В. П. Шамборанта сохранялся портрет Факирпельвана, его унаследовал А. С. Климук. Второе изображение Бойноу, выполненное в 1942 году, в очень плачевном состоянии было передано в 1986 году Н. П. Потехиным, директором Ашхабадского ипподрома, Татьяне Николаевне Рябовой, она, в свою очередь, передала, отреставрировавшей его, Ю. Кузнецовой, сейчас принадлежит Д. П. Сухачеву.
Позже Екатерина Сергеевна написала свои воспоминания о Петраковой, которые мы предлагаем вашему вниманию.
Впервые я увидела Елену Александровну Пяновскую (Петракову в девичестве), когда мне было шесть лет. В 1924 году мы жили в поселке Чалпан-Ата. Родители занимались коневодством, а в среде коневодов имя Пяновской было на слуху у всех.
Помню очень сильное впечатление от первой встречи с нею. В Чалпан-Ата пронесся слушок, что приезжает сама Пяновская посмотреть лошадей. И вскоре она появилась в черном костюме амазонки. Ей вывели скакуна норовистого, злого. Она легко взлетела на него и помчалась, далеко опередив сопровождающих ее мужчин. Яркая, элегантная, цыганского типа женщина вызывала всеобщий интерес и восхищение. А для меня она была амазонкой из сказки, кто мог предположить, что судьба сведет нас и подружит.
Пяновская прожила незаурядную жизнь, знала богатство и нищету, взлеты и падения. Из состоятельной семьи, любимая генеральская дочь, потом избалованная вниманием жена полковника царской армии. А закончила жизнь в бедности. Но как бы трудно ей ни приходилось, лошадям она была предана бесконечно.
Трудно сказать, с каких пор она стала их рисовать. Во всяком случае, рассказывала, что, когда в четырехлетнем возрасте заболела, то ей в комнату приводили жеребца, чтобы показать ему, как девочка пьет лекарство. Наверное, уже тогда лошади заменили ей детские игрушки.
Всю жизнь Елена Александровна рисовала лошадей. Кистью, карандашом, углем, всем, что было под рукой. Она оставила после себя сотни, тысячи картин, которые разошлись по музеям и частным собраниям.
Перед войной она работала в Самарканде, в госконюшне. Но шли повальные аресты и ее вежливо попросили уехать. Директор госконюшни Шкургин боялся, что и его репрессируют из-за того, что приютил "генеральшу". И Елена Александровна переехала в Ташкент, зарабатывала на пропитание продажей своих картин. Спрос на них был огромный, отбою от заказчиков не было, платили ей за работу много, не торгуясь. Но началась война, и все изменилось. Большинство конезаводов перестали существовать. Пяновская переехала в Джизакский конный завод. Встретили ее там настороженно. Жила в конюшне, голодала. Заказов, естественно, не было, а свою небольшую зарплату тратила на списанных больных лошадей, покупала зерно, люцерну, выхаживала их. Но главное, что угнетало – образ врага. В ней видели выходца из буржуазной среды, ее окружала человеческая ненависть. Она болела, ослабла.
Как-то после войны прислала письмо Шкургину, он уже работал директором Ташкентского конного завода №68: «Заберите меня, я опухла от голода. Не отказывайтесь от меня, я еще целую картинную галерею нарисую». Ее пригласили.
Мы ждали ее. Видим, едет по дороге всадник. Подъехал ближе – оказывается Елена Александровна, верхом на пегой лошаденке. Подбежали к ней, бережно сняли с лошади, она очень ослабла от недоедания и долгой дороги. Ей были рады, все старались ее подкормить. Определили ее конюхом, зарплата, конечно, мизерная, но была возможность обеспечивать ее продуктами со склада по твердым ценам, что помогало ей сводить концы с концами.
Я работала в Ташкентском заводе зоотехником, жили мы с Пяновской рядом и все свободное время проводили вместе. Обычно она рисует, а я сижу и рассматриваю альбомы со старыми фотографиями. Помню, на одной фотографии – стол, накрытый в саду к чаю, на нем огромный самовар с заварным чайником сверху, а через стол на лошади прыгает казак. Фотограф запечатлел момент полета. Вокруг люди – веселые, нарядные, среди них и Елена Александровна, красивая, беспечная. А передо мной сидела старая, изможденная женщина и самозабвенно рисовала.
Писала она в основном животных – лошадей и собак. И что интересно, рисовала их по памяти, не с натуры, по фотографиям, с картинок. За небольшое время действительно создала целую галерею картин, щедро раздаривала их. У меня тоже до сих пор хранятся две ее работы.
Потом я уехала в Туркмению. Некоторое время мы переписывались, затем она перестала отвечать на мои письма. Позже узнала, что она умерла. Рассказывали, когда зашли в ее комнату, то поразились запасам перловой крупы и подсолнечного масла. Видно, ее мучил вечный страх перед голодом. Наголодалась, намерзлась от людской неприязни.
Картины ее не остались беспризорными. Для них специально построили в конном заводе помещение, где они хранились.
