Что-то у вас тут как то скучно стало...
Ну, да ладно.
Эпилог
Клавдия, поскитавшись немного по перефирии, вскоре подалась в Москву. Проработав два года бандершей на Ярослваском шоссе и накопив немного денег, она вступила там в какую-то демократическую партию, съездила, в порядке культурного обмена, в Штаты и, вернувшись на Украину, основала здесь молодое феминистское движение.
Вначале все шло хорошо: авторитет Клавдии среди борительниц против гендерного неравенства стремительно рос, ряды последних быстро приумножались (некоторые, наиболее преданные ей, активистки даже побросали – ради такого правого дела – своих левых женихов, мужей и детей), но скоро, в стройные ряды движения, начали вливаться (невесть откуда появившиеся) ассоциации лесбиянок, трансвеститов и зоофилов и идейное единство организации стало трещать по швам – половина активисток через пару месяцев пересело на драп, а у самой предводительницы (видимо на нервной почве) стали развиваться вторичные мужские половые признаки. Когда же к движению причалил (какой-то совсем уже гендерно-дезориентированный) метросексуал из залетной съемочной труппы, у Клавдии случился нервный срыв и она, прихватив на всякий случай – вместе с собственными сбережениями – партийный общак, растворилась в бескрайних сельхозугодьях восточного региона страны.
Ходят слухи, что на совместные сбережения она построила, в каком-то забытом Богом селе, частную конюшню и теперь занимается прокатом, хотя, не так давно, я видел ее по телевизору, где она – у здания Печерского районного суда г. Киева, с каким-то плакатом в руках – теснила бюстом взвод омоновцев.
Лаврентий же, за истекший со времени описываемых событий период, почти перестал пить, потихоньку освоил художественную ковку копыт, и теперь имеет обширную клиентуру, неплохой доход и двух детей от хозяйки конюшни, с которой так и не решается оформить отношения.
О Клавдии он теперь почти никогда не вспоминает и лишь изредка, заходя проведать своего, ставшего тихим и грустным, любимца, о чем-то хмурится и досадливо качает головой....
