Новая жизнь старой компании))) Боря - маленький конкурный конь)))))

[myumla]

«…Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Будто я весенней гулкой ранью

Проскакал на розовом коне…»

Пусть конь не розовый, и полдень – не весенний, но всё это уже никогда не повторится! (Спустя десять лет нечто подобное всё-таки повторилось. Вороной Капитальный, гнедой Дуглас, караковый Казбек, лучшая лошадь моей жизни Безупречный – носились подо мною сумасшедшим галопом по просторам полей. Но столь острого, перехватывающего дыхание, щемящего счастья, как со Снегопадом – уже не было. Просто – Радость и Восторг. А со Снегопадом было впервые… А вот теперь уже – действительно – не повторится НИКОГДА. Потому что в седло больше не сяду.)

Пролетев вдоль двух полей, на третьем, с высохшей стернёй, делаю большой вольт на галопе, возвращаюсь назад и перехожу на рысь. На сегодня галопа достаточно. Как ни резва и вынослива лошадь, но ведь она – не машина. И пускай жеребец по-прежнему рвётся в бой, но ему, дорвавшемуся до просторов, не рассчитать своих сил. Поберегу его.

Снегопад идеально послушен, идеально уравновешен под всадником. Сколько коне-часов намотала я в седле, но желанное состояние «слияния с лошадью» испытывала очень и очень редко. Это – удивительное ощущение. Кто ни разу его не испытал, не сможет понять меня. Кажется, что мы – единое существо, что у нас два сердца и общая система кровообращения, одно на двоих дыхание… Его неутомимые ноги я чувствую, как свои – все неровности грунта, упругость земли… Кажется, даже мысли мои он читает… И этим Снегопад ещё больше запал мне в душу – «воздухом одним с тобой дышу, друг ты мой серебряный!». (И это, полагаю, очередной бонус в копилку ума и величия этой лошади. Он сумел подстроиться, понять, просчитать меня. Снегопад – воистину великая лошадь, никем до конца не раскрытая).

Перевела коня в шаг. До конюшни по дорогам километров 10, по прямой, через поля – наверно, 5 – 7. Вдоль свекольного поля добрались до какого-то болотца. Дальше дороги нет. Разворачиваюсь обратно, заезжая в разделительную лесополосу. Жеребец гулко топочет по выжженной траве, отдыхает в тени деревьев от палящих лучей солнца.

Выезжаем на обочину. Перестук копыт гасится в более мягком и влажном грунте – недалеко очередное болотце. Запахло сыростью.

Внезапно Снегопад останавливается и начинает бить землю передней ногой. Требовательно поддеваю его пятками, высылая вперёд: не понятно, что ему надо, но на всякий случай пусть пошевеливается. Занятая движением лошадь всегда безопасней той, что стоит. (Здесь, видимо, «чувство лошади» покинуло меня, ибо предугадать замысел коня оказалось не под силу!)

Нехотя продвинувшись метров на 20, Снегопад совершенно неожиданно начинает медленно заваливаться на левый бок. Мгновенно соскакиваю с него, чтоб не успел придавить. И первой пронзившей мыслью, к моему стыду, было не беспокойство, что с лошадью что-то случилось (тепловой удар, сердечный приступ – да мало ли ?) А – злость: «Вот дрянь – поваляться вздумал!»

На счастье, именно это и оказалось. Но подсёдланному, перетянутому подпругами коню нельзя ложиться – это опасно для его здоровья. Видала я мучения заподпруженных лошадей. Поэтому быстренько потянула за повод, не дав жеребцу улечься. Повод соскакивает с шеи.

И тут с ужасом осознаю всю катастрофичность ситуации: я со Снегопадом в 10 км от конюшни, на своих двоих, и сесть в седло самостоятельно вряд ли смогу – жеребец хорошо продемонстрировал это возле конюшни. А вокруг – ни души. Пустые поля.

Прочтя мои невесёлые мысли, Снегопад «включился» - начал рваться из рук и свечить.

«Только бы не упустить! Во что бы то ни стало – не выпускать повод из рук! – сверлила мозг неотвязная мысль. – Надо свернуть ему голову на сторону, как учил Лазаревич – тогда он не сможет свечить и размахивать в воздухе передними копытами. Но для этого необходимо повод накинуть на шею!»

А Снегопад не хуже меня знает, что я собираюсь делать, и не намерен уступать. В борьбе мы вышли на дорогу. Отчётливо помню своё отчаяние. И – тяжёлое дыхание. Солнце жжёт мозги немилосердно, пот заливает глаза, сил остаётся всё меньше, а жеребец не унимается, целенаправленно препятствуя моим попыткам накинуть повод.

И вдруг – ура! – каким-то чудом тесьмяной ремень зацепился за его уши и скользнул на шею. Но даже секундной передышки после победы жеребец не даёт, продолжая безумно крутиться и вскидываться на дыбы, размахивая перед моим лицом передними копытами. Удаётся свернуть ему голову на бок, но так получилось, что на левый. Значит, в седло придётся садиться справа. А я никогда этого не делала.

Как и следовало ожидать, пара титанических попыток не принесла успеха: жеребец стремительно крутился, а я путалась в своих и его ногах. Надо перетянуть голову направо!

Но Снегопад сопротивляется изо всех сил. Борется за свободу с одержимостью дикого мустанга. (Ну какая же удивительно хрАктерная лошадь! Вот вам и взаимопонимание всадника и коня! Вот вам и всё отношение лошади к своему седоку!)

Вымотавшись до предела, всё-таки умудрилась перетянуть ему голову направо. Попыталась забраться в седло, но от изнеможения не смогла подтянуть ногу в стремя, а неутомимый Снегопад по-прежнему вертится волчком. Чёрт! Стремя отпустить подлиннее! Прыгая у левого бока скрюченной крутящейся рыжей бестии, трачу драгоценные силы на судорожную регулировку длины путлища. И последим героическим усилием втаскиваю своё бренное тело на конскую спину.

Но насладиться победой неистовый Снегопад снова не даёт – с места стартует резвой рысью. Лёгкие мои разрываются от перенапряжения, мышцы дрожат, руки трясутся, глаза выпучены от удивления и осознания случившегося. Вот спасибо Лазаревичу! Если б не его рекомендации, ни за что не сумела бы сесть на этого коня.

Принуждаю жеребца перейти на шаг – мне необходим хоть коротенький отдых. На ходу подтягиваю путлище до нужной длины. Теперь – домой, и только домой!..

Когда на горизонте обозначилась конюшня, Снегопад снова взбодрился, и я уже не смогла удержать его на шагу. Пару километров до поворота мы прошли лёгкой пружинистой рысью, причём жеребец, сдерживаемый поводом и шенкелями, бежал то правым, то левым боком, демонстрируя свою змеиную гибкость.

А от поворота он поднялся в галоп. Предельно сокращённый, жеребец вытанцовывал вальс любви, возвращаясь к своим кобылицам: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Приняв гордый и непринуждённый вид, я картинно подъехала к конюшне на своём невообразимо красивом галопирующем коне. Все в восхищении уставились на нас. Из угла хмуро глядел Генерал.

Снегопад шёл таким коротким галопом, так хорошо принял всадника на спину, что в манежной посадке я не ощущала ни единого толчка – мягко покачиваясь, плавно плыла по воздуху. Ох, и многогранная лошадка этот Снегопад!

Для остывания отбЕгавшего коня попыталась прошагать его на пятачке у конюшни. Но неугомонный горячился, ржал и всё срывался на рысь. Подошла Лида:

- Можно, я на нём сфотографируюсь?

- Можно. Но ты на него не сядешь.

Однако Лида решила попробовать. Слишком красив был жеребец. Мечта поэта!

Но Снегопад разрушил её планы. В седло сесть не дал.

Я расседлала его и пошагала в руках. При этом невозможное животное металось, топталось по ногам и валилось на меня левым боком, продолжая выматывать мои силы. (Ха, дорого Снегопад ценил право ездить на своей спине!)

На неосёдланном Замане  выехала Маша Захарова:

- Будешь купать?

- Пускай высохнет, отдышится. Где-то через час.

Я-то думала, что купать, как обычно – тряпками из вёдер. Но оказалось – Маша ехала на речку. Вот-вот могла осуществиться ещё одна детская мечта – купание коня в реке! (Петров-Водкин с его «Купанием красного коня», бесчисленные фото в прессе счастливых деревенских детей, плещущихся в водоёмах вместе с лошадьми – и я «пропала», так мне хотелось плавать с верным четвероногим другом…)

Когда Снегопад высох, поставила его на место и с наслаждением стянула, наконец, сапоги, мокрые носки и потную рубашку, оставшись в купальнике и штанах, которые немедленно закатила, превратив в короткие шорты. Вот оно – счастье!

У конюшни сидит Оно. Деликатно дождавшись, пока напьюсь и выкупаюсь под шлангом, поинтересовался впечатлениями. На этот раз я, как ни странно, устала меньше, но сильно перетрусила, когда конь завалился.

Потом мы с девчонками отправились исследовать закоулки конюшни. Видели мускусных уток с утятами, кроликов и овец в последних денниках. Лазали по колено в овсе. Трогали старую подкову тяжеловоза размером с мою голову.




«…Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Будто я весенней гулкой ранью

Проскакал на розовом коне…»

Пусть конь не розовый, и полдень – не весенний, но всё это уже никогда не повторится! (Спустя десять лет нечто подобное всё-таки повторилось. Вороной Капитальный, гнедой Дуглас, караковый Казбек, лучшая лошадь моей жизни Безупречный – носились подо мною сумасшедшим галопом по просторам полей. Но столь острого, перехватывающего дыхание, щемящего счастья, как со Снегопадом – уже не было. Просто – Радость и Восторг. А со Снегопадом было впервые… А вот теперь уже – действительно – не повторится НИКОГДА. Потому что в седло больше не сяду.)

Пролетев вдоль двух полей, на третьем, с высохшей стернёй, делаю большой вольт на галопе, возвращаюсь назад и перехожу на рысь. На сегодня галопа достаточно. Как ни резва и вынослива лошадь, но ведь она – не машина. И пускай жеребец по-прежнему рвётся в бой, но ему, дорвавшемуся до просторов, не рассчитать своих сил. Поберегу его.

Снегопад идеально послушен, идеально уравновешен под всадником. Сколько коне-часов намотала я в седле, но желанное состояние «слияния с лошадью» испытывала очень и очень редко. Это – удивительное ощущение. Кто ни разу его не испытал, не сможет понять меня. Кажется, что мы – единое существо, что у нас два сердца и общая система кровообращения, одно на двоих дыхание… Его неутомимые ноги я чувствую, как свои – все неровности грунта, упругость земли… Кажется, даже мысли мои он читает… И этим Снегопад ещё больше запал мне в душу – «воздухом одним с тобой дышу, друг ты мой серебряный!». (И это, полагаю, очередной бонус в копилку ума и величия этой лошади. Он сумел подстроиться, понять, просчитать меня. Снегопад – воистину великая лошадь, никем до конца не раскрытая).

Перевела коня в шаг. До конюшни по дорогам километров 10, по прямой, через поля – наверно, 5 – 7. Вдоль свекольного поля добрались до какого-то болотца. Дальше дороги нет. Разворачиваюсь обратно, заезжая в разделительную лесополосу. Жеребец гулко топочет по выжженной траве, отдыхает в тени деревьев от палящих лучей солнца.

Выезжаем на обочину. Перестук копыт гасится в более мягком и влажном грунте – недалеко очередное болотце. Запахло сыростью.

Внезапно Снегопад останавливается и начинает бить землю передней ногой. Требовательно поддеваю его пятками, высылая вперёд: не понятно, что ему надо, но на всякий случай пусть пошевеливается. Занятая движением лошадь всегда безопасней той, что стоит. (Здесь, видимо, «чувство лошади» покинуло меня, ибо предугадать замысел коня оказалось не под силу!)

Нехотя продвинувшись метров на 20, Снегопад совершенно неожиданно начинает медленно заваливаться на левый бок. Мгновенно соскакиваю с него, чтоб не успел придавить. И первой пронзившей мыслью, к моему стыду, было не беспокойство, что с лошадью что-то случилось (тепловой удар, сердечный приступ – да мало ли ?) А – злость: «Вот дрянь – поваляться вздумал!»

На счастье, именно это и оказалось. Но подсёдланному, перетянутому подпругами коню нельзя ложиться – это опасно для его здоровья. Видала я мучения заподпруженных лошадей. Поэтому быстренько потянула за повод, не дав жеребцу улечься. Повод соскакивает с шеи.

И тут с ужасом осознаю всю катастрофичность ситуации: я со Снегопадом в 10 км от конюшни, на своих двоих, и сесть в седло самостоятельно вряд ли смогу – жеребец хорошо продемонстрировал это возле конюшни. А вокруг – ни души. Пустые поля.

Прочтя мои невесёлые мысли, Снегопад «включился» - начал рваться из рук и свечить.

«Только бы не упустить! Во что бы то ни стало – не выпускать повод из рук! – сверлила мозг неотвязная мысль. – Надо свернуть ему голову на сторону, как учил Лазаревич – тогда он не сможет свечить и размахивать в воздухе передними копытами. Но для этого необходимо повод накинуть на шею!»

А Снегопад не хуже меня знает, что я собираюсь делать, и не намерен уступать. В борьбе мы вышли на дорогу. Отчётливо помню своё отчаяние. И – тяжёлое дыхание. Солнце жжёт мозги немилосердно, пот заливает глаза, сил остаётся всё меньше, а жеребец не унимается, целенаправленно препятствуя моим попыткам накинуть повод.

И вдруг – ура! – каким-то чудом тесьмяной ремень зацепился за его уши и скользнул на шею. Но даже секундной передышки после победы жеребец не даёт, продолжая безумно крутиться и вскидываться на дыбы, размахивая перед моим лицом передними копытами. Удаётся свернуть ему голову на бок, но так получилось, что на левый. Значит, в седло придётся садиться справа. А я никогда этого не делала.

Как и следовало ожидать, пара титанических попыток не принесла успеха: жеребец стремительно крутился, а я путалась в своих и его ногах. Надо перетянуть голову направо!

Но Снегопад сопротивляется изо всех сил. Борется за свободу с одержимостью дикого мустанга. (Ну какая же удивительно хрАктерная лошадь! Вот вам и взаимопонимание всадника и коня! Вот вам и всё отношение лошади к своему седоку!)

Вымотавшись до предела, всё-таки умудрилась перетянуть ему голову направо. Попыталась забраться в седло, но от изнеможения не смогла подтянуть ногу в стремя, а неутомимый Снегопад по-прежнему вертится волчком. Чёрт! Стремя отпустить подлиннее! Прыгая у левого бока скрюченной крутящейся рыжей бестии, трачу драгоценные силы на судорожную регулировку длины путлища. И последим героическим усилием втаскиваю своё бренное тело на конскую спину.

Но насладиться победой неистовый Снегопад снова не даёт – с места стартует резвой рысью. Лёгкие мои разрываются от перенапряжения, мышцы дрожат, руки трясутся, глаза выпучены от удивления и осознания случившегося. Вот спасибо Лазаревичу! Если б не его рекомендации, ни за что не сумела бы сесть на этого коня.

Принуждаю жеребца перейти на шаг – мне необходим хоть коротенький отдых. На ходу подтягиваю путлище до нужной длины. Теперь – домой, и только домой!..

Когда на горизонте обозначилась конюшня, Снегопад снова взбодрился, и я уже не смогла удержать его на шагу. Пару километров до поворота мы прошли лёгкой пружинистой рысью, причём жеребец, сдерживаемый поводом и шенкелями, бежал то правым, то левым боком, демонстрируя свою змеиную гибкость.

А от поворота он поднялся в галоп. Предельно сокращённый, жеребец вытанцовывал вальс любви, возвращаясь к своим кобылицам: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Приняв гордый и непринуждённый вид, я картинно подъехала к конюшне на своём невообразимо красивом галопирующем коне. Все в восхищении уставились на нас. Из угла хмуро глядел Генерал.

Снегопад шёл таким коротким галопом, так хорошо принял всадника на спину, что в манежной посадке я не ощущала ни единого толчка – мягко покачиваясь, плавно плыла по воздуху. Ох, и многогранная лошадка этот Снегопад!

Для остывания отбЕгавшего коня попыталась прошагать его на пятачке у конюшни. Но неугомонный горячился, ржал и всё срывался на рысь. Подошла Лида:

- Можно, я на нём сфотографируюсь?

- Можно. Но ты на него не сядешь.

Однако Лида решила попробовать. Слишком красив был жеребец. Мечта поэта!

Но Снегопад разрушил её планы. В седло сесть не дал.

Я расседлала его и пошагала в руках. При этом невозможное животное металось, топталось по ногам и валилось на меня левым боком, продолжая выматывать мои силы. (Ха, дорого Снегопад ценил право ездить на своей спине!)

На неосёдланном Замане  выехала Маша Захарова:

- Будешь купать?

- Пускай высохнет, отдышится. Где-то через час.

[myumla]

Я-то думала, что купать, как обычно – тряпками из вёдер. Но оказалось – Маша ехала на речку. Вот-вот могла осуществиться ещё одна детская мечта – купание коня в реке! (Петров-Водкин с его «Купанием красного коня», бесчисленные фото в прессе счастливых деревенских детей, плещущихся в водоёмах вместе с лошадьми – и я «пропала», так мне хотелось плавать с верным четвероногим другом…)

Когда Снегопад высох, поставила его на место и с наслаждением стянула, наконец, сапоги, мокрые носки и потную рубашку, оставшись в купальнике и штанах, которые немедленно закатила, превратив в короткие шорты. Вот оно – счастье!

У конюшни сидит Оно. Деликатно дождавшись, пока напьюсь и выкупаюсь под шлангом, поинтересовался впечатлениями. На этот раз я, как ни странно, устала меньше, но сильно перетрусила, когда конь завалился.

Потом мы с девчонками отправились исследовать закоулки конюшни. Видели мускусных уток с утятами, кроликов и овец в последних денниках. Лазали по колено в овсе. Трогали старую подкову тяжеловоза размером с мою голову.



Мы с Мариной Минаевой и Диной Андреевой кувыркаемся в сене.

На Эгизе, Замане и Франте уже отъездили. Заман с Машей купались, остальные ждали своей очереди. Вернулась из полей ТК на Бое. Расседлала, посадила свою Машку и отправила шагать, а потом – купать.

Я заглянула к Снегопаду. Он стоял весь мокрый – пропотел в душной конюшне. Только там, где лежало седло – сухо. Взнуздываю жеребца и вывожу пошагать на свежий воздух. Но теперь я – босиком, и опасаюсь, что он наступит мне на ногу. А Снегопад именно это и старается сделать.

Пока довела его до поворота в поля, измучилась вконец. Видимо, он совершенно не был приучен ходить в поводу рядом с человеком. Всё время прижимал меня плечом и норовил отдавить копытами ноги.



Снегопад стремится оттоптать мне ноги.

Ни гневные окрики, ни дёрганья поводом, и даже удары по плечу не дали результата. Возвращаясь к конюшне, я громко ругала жеребца страшными словами и периодически изо всех сил толкала в плечо, чтоб он подвинулся. (А может, хитрый конь так со мной развлекался? И в душе хихикал над моей беспомощностью?)

Конечно же, таким способом я выпендривалась перед сидящим у конюшни Оно, демонстрируя свою лихость в обращении с норовистым конём. Не знала я тогда, что корреспондент не представляет в своём сознании, как можно не то что оскорбить словом или действием, но даже ПОДУМАТЬ плохо о Лошади! А я-то изливалась красноречивыми воплями, оскорбляющими честь и достоинство Снегопада! (Ирония судьбы – теперь пою ему дифирамбы).

В денник мы залетели, недовольные друг другом, провожаемые взглядами со всех сторон. Бог мой, как я буду его купать? Да он утопит меня! Только с Ливановой пойду!

Потом я направилась к леваде, где пообедала приготовленными для нас кабачковой икрой и варёной кукурузой.

Со стороны реки нёсся Бой. Без всадника.

- Вперёд! – заорала я, - что-то случилось!

Мы толпой побежали в конюшню, где отловили мокрого Боя. Вскоре явилась на Эгизе Лида и сообщила, что Бой во время купания испугался машины и понёс. Маша подумала, что жеребец расшибёт её о двери конюшни и предпочла на полном ходу спрыгнуть. Сильно ободралась о гравий.

Девчонки отшагивают Боя, а я вывожу Снегопада. С Ливановой, Маришей Минаевой и Андреем Колковым ведём его купать. Взяли с Маринкой его с двух сторон у самых трензельных колец. Жеребец мгновенно присмирел и культурно дошёл до Еи.

- Видно, привык, - говорю, - что его водят крыть кобыл на развязках с двух сторон, вот иначе ходить и не умеет!

Никогда не забыть мне этого купания! Даже ТК сказала, что сколько перевидала лошадей, но такого любителя воды встретила впервые.



С Маринолой Минаевой купаем Снегопада.

Лишь мы ступили в воду по колено, как жеребец бухнулся на бок. Покачался, поднимая со дна ил, встал, вновь упал – на другой бок. Повели его глубже. Он валялся, падал, прыгал – как расшалившийся щенок. Ноги его вязли в иле, вода делала движения плавными. Андрей бесстрашно влез на него верхом и еле держался на скользкой, медленно раскачивающейся и подпрыгивающей спине.

Река мелкая, плыть невозможно. Но мы и так были в неописуемом экстазе, и не известно, кто в бОльшем – люди или лошадь. Я бегала по шею в воде вокруг жеребца и тёрла ему шкуру, вымыливая трудовой пот. И не боялась, что он на меня наступит. Почему – не знаю! От восторга визжала, кричала и хохотала. Милый, родной, вредный Снегопад! Ты – сказочный конь из детской моей мечты! Сколько же счастья подарил ты мне всего за два дня!

Когда мы вволю набрязгались и утомились валять дурака, повели жеребца на берег. И там, не доходя до суши, по бабки в грязи, он снова упал в ил и смачно выкачался. Мы захохотали: он стал грязен с ног до головы! Купанье началось по новой. (Рискну предположить, что Снегопад целенаправленно испачкался, чтоб ещё немного покупаться.)

Подъехала на Воронке Маша Захарова, и Маринка помчалась к ней. А я немного попасла Снегопада на сочной траве и с помощью ТК повела его к конюшне. Шёл жеребец очень хорошо, но стоило кому-то из нас бросить повод, как он начинал крутиться и наступать на ноги. По пути домой арабо-будённовец высох и засиял на солнце всеми оттенками золота. Какой же он всё-таки невообразимо красивый!

Поставив Снегопада на место, на сегодня я с ним распрощалась и отправилась в леваду. Хотелось поймать чалую кобылу. (Проклятые замашки «Царя природы»!)



С Жанной Андерсоне в леваде с потрясающе изящным жеребёнком.

Мы с Мариной Минаевой и Диной Андреевой кувыркаемся в сене.

На Эгизе, Замане и Франте уже отъездили. Заман с Машей купались, остальные ждали своей очереди. Вернулась из полей ТК на Бое. Расседлала, посадила свою Машку и отправила шагать, а потом – купать.

Я заглянула к Снегопаду. Он стоял весь мокрый – пропотел в душной конюшне. Только там, где лежало седло – сухо. Взнуздываю жеребца и вывожу пошагать на свежий воздух. Но теперь я – босиком, и опасаюсь, что он наступит мне на ногу. А Снегопад именно это и старается сделать.

Пока довела его до поворота в поля, измучилась вконец. Видимо, он совершенно не был приучен ходить в поводу рядом с человеком. Всё время прижимал меня плечом и норовил отдавить копытами ноги.



Снегопад стремится оттоптать мне ноги.

Ни гневные окрики, ни дёрганья поводом, и даже удары по плечу не дали результата. Возвращаясь к конюшне, я громко ругала жеребца страшными словами и периодически изо всех сил толкала в плечо, чтоб он подвинулся. (А может, хитрый конь так со мной развлекался? И в душе хихикал над моей беспомощностью?)

Конечно же, таким способом я выпендривалась перед сидящим у конюшни Оно, демонстрируя свою лихость в обращении с норовистым конём. Не знала я тогда, что корреспондент не представляет в своём сознании, как можно не то что оскорбить словом или действием, но даже ПОДУМАТЬ плохо о Лошади! А я-то изливалась красноречивыми воплями, оскорбляющими честь и достоинство Снегопада! (Ирония судьбы – теперь пою ему дифирамбы).

В денник мы залетели, недовольные друг другом, провожаемые взглядами со всех сторон. Бог мой, как я буду его купать? Да он утопит меня! Только с Ливановой пойду!

Потом я направилась к леваде, где пообедала приготовленными для нас кабачковой икрой и варёной кукурузой.

Со стороны реки нёсся Бой. Без всадника.

- Вперёд! – заорала я, - что-то случилось!

Мы толпой побежали в конюшню, где отловили мокрого Боя. Вскоре явилась на Эгизе Лида и сообщила, что Бой во время купания испугался машины и понёс. Маша подумала, что жеребец расшибёт её о двери конюшни и предпочла на полном ходу спрыгнуть. Сильно ободралась о гравий.

Девчонки отшагивают Боя, а я вывожу Снегопада. С Ливановой, Маришей Минаевой и Андреем Колковым ведём его купать. Взяли с Маринкой его с двух сторон у самых трензельных колец. Жеребец мгновенно присмирел и культурно дошёл до Еи.

- Видно, привык, - говорю, - что его водят крыть кобыл на развязках с двух сторон, вот иначе ходить и не умеет!

Никогда не забыть мне этого купания! Даже ТК сказала, что сколько перевидала лошадей, но такого любителя воды встретила впервые.



С Маринолой Минаевой купаем Снегопада.

Лишь мы ступили в воду по колено, как жеребец бухнулся на бок. Покачался, поднимая со дна ил, встал, вновь упал – на другой бок. Повели его глубже. Он валялся, падал, прыгал – как расшалившийся щенок. Ноги его вязли в иле, вода делала движения плавными. Андрей бесстрашно влез на него верхом и еле держался на скользкой, медленно раскачивающейся и подпрыгивающей спине.

Река мелкая, плыть невозможно. Но мы и так были в неописуемом экстазе, и не известно, кто в бОльшем – люди или лошадь. Я бегала по шею в воде вокруг жеребца и тёрла ему шкуру, вымыливая трудовой пот. И не боялась, что он на меня наступит. Почему – не знаю! От восторга визжала, кричала и хохотала. Милый, родной, вредный Снегопад! Ты – сказочный конь из детской моей мечты! Сколько же счастья подарил ты мне всего за два дня!

Когда мы вволю набрязгались и утомились валять дурака, повели жеребца на берег. И там, не доходя до суши, по бабки в грязи, он снова упал в ил и смачно выкачался. Мы захохотали: он стал грязен с ног до головы! Купанье началось по новой. (Рискну предположить, что Снегопад целенаправленно испачкался, чтоб ещё немного покупаться.)

Подъехала на Воронке Маша Захарова, и Маринка помчалась к ней. А я немного попасла Снегопада на сочной траве и с помощью ТК повела его к конюшне. Шёл жеребец очень хорошо, но стоило кому-то из нас бросить повод, как он начинал крутиться и наступать на ноги. По пути домой арабо-будённовец высох и засиял на солнце всеми оттенками золота. Какой же он всё-таки невообразимо красивый!

Поставив Снегопада на место, на сегодня я с ним распрощалась и отправилась в леваду. Хотелось поймать чалую кобылу. (Проклятые замашки «Царя природы»!)



С Жанной Андерсоне в леваде с потрясающе изящным жеребёнком.

[myumla]

Я, Андрей Колков и молоденький конюх принялись ловить рыже-чалую. Это оказалось занятием совершенно бесполезным: голыми руками и уздечкой её не поймать. Конюх сбегал за арканом. Но и это не помогло.

К леваде подъехал конюх Серёжа и некоторое время с интересом наблюдал за представлением. Потом вылез из машины и решительно зашёл в леваду.

- Что, серую ловите? – и сделал вид, что хочет развязать бретельки моего купальника. – Развязывается?

- Лучше б помог мне кобылу изловить! – говорю. (А у самой соображалки не хватало, что беготня среди потных кобыл молодой девушки только в верхней части купальника и шортах может свести с ума ЛЮБОГО мужика, и это чревато последствиями… О, мозги, как же поздно мы начинаем вами пользоваться!)

Сергей скинул ботинки и закатал штаны:

- Мигом!

На пару с конюхом он растянул аркан. Погоня возобновилась.

Ошалелые кобылы с жеребятами носились по леваде. Среди них мелькала рыже-чалая. И она, и остальные кобылы давно поняли, на кого мы охотимся. Чалая стремилась спрятаться в общей массе. Но кобылы не горели желанием рисковать своей шкурой, пряча в своих рядах нашу жертву.

Силы мы распределили так: конюхи с растянутым в руках арканом поджидают чалую в углу, отбивают её от других и ловят. А мы с Андреем загоняем весь табунок в этот угол. Моя территория – где-то около четверти левады, где посуше. Остальная часть – унавоженная, мокрая и скользкая. Там работают мужики.

Девчонки, сидя у конюшни, как на ладони наблюдали весь «театр военных действий» и, держась за животы от хохота, отпускали «шпильки» в наш адрес. (И как опять не вспомнить НАГа: мы, любители лошадей, бездумно и безмозгло, ради глупой прихоти, гоняли по леваде маток с подсосными жеребятами! Да ещё и веселились при этом. Вот оно, проявление нашей ЛЮБВИ к лошадям: хочу кататься! Сейчас просто стыдно вспоминать…)

Тем временем взмыленная серая уже раз десять забегала в угол, но то перескакивала через аркан, то пролезала под ним, то мешали другие лошади.

Мокрые и злые конюхи, видно, только из-за меня сдерживали клокочущий в горле мат.

А меня всё это забавляло. К тому же нравилось становиться поперёк дороги несущегося табуна. Кобылы отлетали от меня, как от волнореза, не добегая метра три. Ко всему прочему, я заметила, с каким интересом следит за нашими действиями Оно. И, конечно, решила повыделываться перед ним, смело бросаясь в самую гущу лошадей, прямо под копыта. И хотя была босая и по пояс почти голая, не получила ни единой царапины. (Ну и кто в данной ситуации мудрее и благороднее? По-моему, лошади.)

Чего не скажешь об Андрюше и кобыле. Первый, в отчаяньи ухватив вторую за хвост, под хохот девчат шлёпнулся носом в навоз. А серая, прижатая к стенке арканом, ударилась о перегородку задней ногой и захромала. Конюхи воспрянули духом:

- Теперь долго не продержится!

Но шли минуты, чалая оживала и хромала всё меньше. Однако частота её попаданий в ловушку катастрофически росла. Прошло ещё минут 15. Вот-вот – и она – наша!

Мне было жаль перепуганную кобылу (Ну надо же, всё-таки жаль, но от своей идеи не отказалась, однако!) – мокрую, прихрамывающую. Но даже если не ездить на ней, то хотя бы поймать просто необходимо – чтоб доказать, что человек сильнее. (Никаких иных способов убедить лошадь в превосходстве человека, кроме как насилием, никто не знал и не пытался искать. Зато все чётко разумели: довести это до животины НЕОБХОДИМО).

- Ну и лошадку ты себе выбрала! -  закричал взмыленный Сергей, - давай, я тебе любую другую в два счёта изловлю!

- Не, мне нужна эта. Я на серых ещё не ездила.

- Что ж ты раньше не сказала? У меня дома – две лошади, и одна из них – серая.

- Не, милый, давай эту лови. Я погляжу, не выйдет из вас ковбоев: не умеете лошадей ловить.

Эти слова подстегнули бедных, запыхавшихся конюхов, мокрых от пота и испачканных в навозе. И они до отчаяния довели проклятую серую. Кобыла, в …надцатый раз загнанная в угол, воспользовалась своими мелкими габаритами и, как кошка, протиснулась через загородку и вылезла из левады. В последний миг Андрей бесстрашно ухватил её за хвост… Но только изрезал руки.

- Сейчас поймаем! – взбодрили меня.

И правда: серая глупо наматывала круги вокруг левады. Мы устроили ей засаду, и конюхи таки забросили аркан ей на шею. Но лошадь так рванулась, что конец не удержали и бросили.

Сергей командует, кому куда становиться и что делать, пока кобылёшка продолжает в ужасе носиться вокруг левады:

- Ты тут стой, не шевелись. Ты – нагоняй её оттуда. Ты – иди сюда: надо успеть конец за столб закинуть, иначе не удержишь.

Серая с волочащимся концом аркана стремительно пронеслась мимо. План Сергея осуществился до того момента, когда нужно было забрасывать верёвку за столб. Самое главное не получилось, лошадь вырвалась и с арканом на шее умчалась на луг. Что она вернётся, никто не сомневался. Но вот когда? (И, кроме того – будет ли она с доверием относиться к людям? Сомневаюсь. А ведь все мы хотим от лошадей дружбы и послушания. За какие такие заслуги? Как аукнется – так и откликнется).

- Не удалось… - печально вздохнул молоденький конюх.

- Это если б я ловила, то сразу всё было бы в порядке.

- А что ж ты не ловила? – ехидно поинтересовался Сергей.

-А я на вас смотрела. Думала – у вас лучше получится. А вас, оказывается, ещё учить и учить.

Мы дружно рассмеялись.

Я поинтересовалась: зачем они держат эту кобылу? Ведь от неё проку, как от козла – молока. Даже жеребцом не покроешь.

(Вот оно, сугубо потребительское отношение к животным: зачем нужна лошадь, если на ней ни ездить, ни получать жеребят от неё? А просто любоваться красотой и умом столь вольнолюбивой кобылки – слабО? Или травы в степи жалко?)

- А мы её на мясо держим.

- Ну и как? Как в анекдоте про новую мясную породу кур? – спрашиваю. – Вкусное ли мясо – не знаем: никто догнать не может.

Наш разговор прервал прискакавший из полей Воронок. Он был под седлом, но без всадника.

- Кто?

- Маринка Малынова последняя ехала!

Мы ловим жеребца, этакого «загадочного зверька», о чём я уже упоминала ранее. Спустя минут 30-40 является Маринка. (Забавно, что никто, и руководство в том числе, не удосужилось отправиться на поиски несовершеннолетней девочки, свалившейся с коня где-то в полях). Дебаты по поводу случившегося прекратились. Мы подбежали к Марине. Она, скрючившись, держалась за правый бок и плакала.

- Он понёс, я упала под копыта. Он наступил на меня! – и она задрала рубашку, демонстрируя грязный живот с неглубокими, но обширными ссадинами и кровоподтёками справа.

Девчонки, промывая из шланга маринкин живот от земли и крови, загалдели:

- Не мог он этого сделать: лошадь никогда не наступит на человека!

- Спокойно, девочки, - говорю, - всё это – вздор. Плохо воспитанная лошадь  (читай – недостаточно сломленная физически и психически) – наступит. Не верьте книгам, не все лошади – добрые существа с кроткими глазами. Мы с вами имеем дело с такими лошадьми, к которым эти книжные басни не относятся. Впрочем, в данном случае Воронок вряд ли наступил. Если дело происходило на галопе, как ты говоришь, то он – извини! – выпустил бы тебе кишки на дорогу. Скорее всего, он просто черкнул копытом по животу, но и этого хватило для серьёзного удара.

(Спустя 20 лет я думаю, что лошадь старается не наступить на человека не потому, что не хочет причинить ему увечье, но, скорее, её просто страшно ощущать под копытами нечто мягкое и визжащее. Если, конечно, она не задалась целью растоптать своего мучителя. Лошади ведь и на собак с кошками, и на своих жеребят стараются не наступать. Но по случайности – всё может произойти).

А наутро на животе Маринки чётко обозначился синяк по форме копыта. Значит, наступил? Но, вероятно, не оттолкнулся, а умудрился поскорее перенести свой вес на другую ногу. Ведь внутренние органы Маринке он не повредил, слава Богу.

Ну вот и пришло время остановиться на Воронке. Тёмно-серый, почти чёрный, по рассказам – двухлетний (?) жеребчик. Полхвоста – белые, полхвоста – чёрные. Беспородный. Довольно симпатичный. Но, мне сдаётся, «больной на голову». В телеге бежит – не разгонишь. Телегу остановишь – не удержать: рвётся во все стороны. Это сказал Рыбин. (То ли сочинил, то ли не знал, что двухлетку запрягать в телегу – преступление. Какого ещё адекватного поведения можно ожидать от перегруженного работой ребёнка, пусть и лошадиного?)

Под седлом (по свидетельству девчонок и конюхов) большим дрыном не заставишь подняться в галоп. Зато как приспичит – несёт, выпучив глаза и не разбирая дороги. Человека игнорирует полностью. То ли действительно дурак, то ли издевается. (Полагаю, слишком умный и своенравный, и пока недостаточно «убитый»).

За нами прибыл автобус. Погрузились вместе с сёдлами, расселись по местам. Я обычно ездила впереди и потому всегда заходила в числе последних. В конюшне меня за локоток поймал Сергей:

- Плюнь на них. Оставайся! Будешь ездить, на ком захочешь.

- Я ж на серой хотела, а ты не смог поймать.

- Брось ты эту серую! Хочешь Боя? Замана? Снегопада? Сколько и на ком хочешь! Вместе поседлаем и поедем, куда тебе захочется.

Я оторопела и не стразу нашлась, как ему вежливо отказать.

- Не могу: дела ждут!

- Эх, какой шанс упускаешь! – покачал головой. – Ну ладно, езжай. Счастья тебе!

В лагере после полдника бегу к дяде Ване в халате и босиком. Во-первых, предупредить, что мы явимся после ужина. А во-вторых – отдать стих. Дело в том, что подлые казачки и Лена с Верой на самом деле выпили мишино пиво. Причём в тот же день, хотя Миша ясно им велел передать его Оле из Донецка и Ире из Воронежа.

Поэтому в качестве благодарности дяде Ване пришлось мне нарисовать шариковой ручкой красивую лошадиную голову и внизу подписать стихотворением собственного сочинения:

Дядя Ваня, дорогой,


Уж не встретимся с тобой.


Но зато, где б ни была я –


Буду помнить Будулая.




И как я его седлала,


По ночной степи скакала.


Долго будет это сниться


И уже не повторится.




Благодарствую Вам я


За такого вот коня.


И желаю Вам прожить


Много лет. И – не тужить.




Будьте счастливы, здоровы,


Не сердитесь. И меня


Поминайте добрым словом,


Сев на бурого коня!

Отдав листочек, я умчалась в лагерь, оставив бедного сторожа в лёгком недоумении.

А в лагере ждали комический футбол и душ. Футбол затеяли щедрые на выдумку вожатые. Команда разодетых кто во что горазд вожатых – против приличных детей.

С какими-то немыслимыми сетками на теле, в лохмотьях, с привязанными тазами, черпаками и прочими гремящими тарахтелками, вожатые играли без правил, устраивали кучу-малу и, в конце концов, победили у превосходящего численностью, но слабого в нарушении правил противника.

А душ мы принимали ежедневно. Хороший, горячий. Он смывал грязь и восстанавливал наши силы. Ведь после конюшни, особенно маточной, мы были невероятно грязны, усталы и «благоухали» лошадьми. Однако я к концу пребывания в станице настолько освоилась с такими физнагрузками, что подчас не знала, куда девать энергию.

Перед самым полдником заметила пасущихся в лагере дяди-ваниных меринов, окружённых детворой. Когда-то я интересовалась, как в случае чего можно довести до конюшни этих лошадей. Дядя Ваня посоветовал:

- Сними с рыжего путы, накинь на шею и веди. А Будулай так доскачет.

Я подошла к лошадям. Не обращая внимания на щебетавшую вокруг малышню, бурый повернул голову на мой зов. Я очень обрадовалась. Угостила его всякой вкуснятиной, что отыскала в палате.

Андрей Колков поинтересовался у меня, как делать «ножницы» - элемент вольтижировки.

- Сейчас покажу. Если смогу. Последний раз я крутила «ножницы» четыре года назад, на рысящее лошади и в вольтижировочном седле.

Меня закинули на Бунчука. Он оказался сверху намного худее Будулая и с более высокой холкой. Как я и предполагала, у меня ничего не вышло. Я всё помнила, как надо делать, но и только.

- В вольтижировочном седле есть специальные ручки, в которые удобно упираться. А тут всё скользит, что не должно скользить, и, наоборот, - ноги тормозятся о шерсть, а должны легко лететь по коже седла.

После ужина я пригласила к дяде Ване Жанну. В лагере взнуздала Бунчука, с трудом распутала его передние ноги, но так и не сумела снять верёвку с его задней ноги. Кое-как намотала на путо – лишь бы не наступил.

Дети окружили нас:

- А что вы делаете? А куда вы их уводите?

Я объяснила. Ромка попросился на коня. Я подкинула его на рыжего:

- Доедешь до ворот.

Выйдя за территорию лагеря, я вздумала освободить Будулаю хотя бы заднюю ногу, потому что он никак не успевал за свободно шагающим Бунчуком и очень волновался.

Вместо Ромки на рыжего закинула Марину Малынову и распутала бурому заднюю ногу. Ощутив относительную свободу, он вдруг таким бойким галопом помчался по дороге, что я испугалась. За ним волочилась верёвка, которую я не успела отвязать от задней ноги.

У конюшни Будулай сам остановился. Марина минут 10-15 покаталась в ближайших окрестностях на рыжем, а мы с Жанной отправились за дядей Ваней.

ИП изрядно повеселился над тем, как я распутала лошадей и вынес вторую уздечку.

- Будем часа через два, - сообщила я на прощание.

Предложила Жанне съездить не в сторону станицы, а в яблоневый сад. По грунтовке лошади шли очень бодро. Мы направили их по узенькой тропинке между лесополосой и кукурузным полем. Почему-то сегодня Будулай перехватил у Бунчука инициативу и шёл впереди, с любопытством поглядывая по сторонам.

От реки шумел камыш. В яблоневом саду шуршали листвой деревья. Шелестела в поле кукуруза. Кони напряжённо вслушивались в эти звуки.

- Глянь, какое небо! – восхитилась Жанна.

Я задрала голову. На чёрном фоне – бездонная россыпь мерцающих звёзд. И Млечный путь - яркая белая полоса на небе, из конца в конец перечеркнувшая космическую красоту.

Вдруг Будулай делает резкий скачок и несётся галопом. Я едва усидела от неожиданности. Рыжий срывается следом. Но мне весело! А Жанна, смотрю, слегка струхнула: она ещё плохо ездит.

Я отдала своему коню повод: пускай бежит, куда и как захочет. Благодаря Будулаю я полюбила ездить на лошади без седла. А бурый, получив право выбора, свернул к реке. За ним следовал Бунчук.

По желанию Будулая мы прошли через весь сад («злые собаки» не появлялись) и выехали к реке. Тут бурый начал с какой-то неведомой мне целью кружить по зарослям, а Бунчук покорно тащился по пятам.

Я вывела коня обратно в сад, а дальше он уже сам отправился в сторону конюшни. Вёл он себя по-прежнему бодренько. Добрались до развилки, пошли по гравию. Кони умерили пыл.

Я предложила ещё покататься. Ведь завтра – последний день! Мы развернулись и двинули снова в направлении сада, но уже по другой грунтовке.

В кукурузе кто-то громко зашуршал – наверно, ёжик. Лошади сделали вид, что страшно испугались – и подхватили. Мне страшно нравилась эта хулиганская живость Будулая, и я огладила его, хотя и на этот раз чуть не оказалась на земле после его неожиданного прыжка.

Однако Жанна уже встревожилась не на шутку:

- Поехали домой!

…Дядя Ваня покачал головой:

- Говорили – «два часа», а сами ездили час пятнадцать!

Я сообщила, что завтра у нас – КВН, поэтому придём поздно. Мы напоили лошадей, дядя Ваня спутал их и выпустил гулять.

Глядя на пасущихся коней, мы ещё с полчасика поболтали о том, о сём, сидя на лавочке у сторожки. Я чувствовала какую-то печаль в интонациях ИП. Причина её стала понятна, когда при расставании он сказал со вздохом:

- Завтра я тебя увижу в последний раз…

Он проводил нас до самых ворот лагеря.

Я бухнулась на кровать и отрубилась. Всё-таки очень устала после Снегопада. Хотя теперь мне уже кажется, что не было ни этой удивительной лошади, ни сегодняшней незабываемой прогулки верхом…

[myumla]

День одиннадцатый,


4 августа 1991 г,


воскресенье.

Утром я обнаружила, что обе руки (особенно – правая) сплошь посинели. Это – последний привет от Снегопада.

В 9-00 приехал автобус и повёз нас на ипподром. Вчера большинством голосов решили в последний день отправиться не на маточную конюшню, а на спортивную.

В дороге я узнала кое-какие новости.  Оказывается, Лена из Гродно и Вера из Москвы, не поехав с нами, вчерашний день провели на ипподроме. Фотографировались на Соболе, и Лена с дончака навернулась. Реку запрягли в телегу, так что больше нам её не дадут. Вовремя я успела на ней поездить! А дед Рыбин, выяснилось, велел нам брать в Крыловскую не белые рубашки, а щётки, уздечки и прочую амуницию, и что корреспонденты, рассылавшие пригласительные письма, всё напутали. Девчонки на это с сарказмом добавили:

- Ещё бы сказал, что брать с собой сюда седло и лошадь!

С самого утра в лагерь приехал Король. Он «достал» меня своим Снегопадом:

- Я знаю толк в лошадях! Мой Снегопад – самый-самый! – хвалился он. – и ты сразу раскрыла это!

- Да, - отвечаю, - лошадь прекрасная. И воспитание у неё на должном уровне…

На ипподроме «забиваю» очередь на Лампасейку. Надо же узнать, в конце концов, за что её так любят девчонки.

Седлаю для ТК Сапфира. Его снова перевели в нормальный денник. Но жеребчик невероятно грязен и не работался три дня. Должен хорошо «играть»! Седлаю его на «наше» седло, которое без стремян. Оно нашлось. Ливанова пристёгивает стремена и садится на Сапфира в конюшне, потому что на улице он спокойно не стоит – всё бегает. А я располагаюсь на привычном месте – досках у конюшни.

Ливанова выезжает:

- Поработаешь его второй реприз.

- Рысью? – обрадовалась я.

- И галопом.

- Ура! Сбылась мечта киргиза!

Приезжает Лазаревич. Как всегда, он щедр и весел:

- Ездите сегодня сколько, как угодно и на ком хотите! Ведь – последний день.

Какой всё-таки умница этот Алексей Васильевич! Если б он не плясал под дудку Генерала (а он сильно уважает старика), мы бы ездили не по 15 минут и не только на шести несчастных кобылах. И очень он любит лошадей, и умеет с ними обращаться. А ведь сравнительно молод (не больше 40 лет) и – самоучка. Зато – начальник ГЗК! (Интересно, как самоучка мог получить должность начальника государственной племконюшни? Наверно, у него было-таки какое-то спецобразование.)

И это он выучил Боя кланяться, а вороного Бэка – показывать язык и по команде сворачивать его трубочкой. (Таки, наверное, действительно любил лошадей и знал к ним правильный подход, раз находил время и терпение научить такой ненужной всаднику ерунде). Спасибо огромное А.В.Лазаревичу!

Девчонки уже рысили по скаковой дорожке. К доскам подъехала Маша Ливанова на неосёдланной Лампасье:

- Кто-нибудь, возьмите лошадь! Я устала её высылать. Не идёт вперёд, дрянь.

Меня закинули на песочного цвета кобылу с белёсыми гривой и хвостом. Она оказалась невероятно толстой, гораздо шире Игрока. И с совсем невыраженной холкой. Не лошадь, а большой, мягкий диван. Единственное неудобство: из-за непомерной ширины дивана нет возможности держаться за него коленями. Только – пятками.

Я сильно выслала Лампасью, и она послушно побежала рысью. Помнится, девчата жаловались, что она не бегает в одиночестве, без смены. Ей обязательно надо утыкаться в чей-то хвост впереди. Однако подо мной кобыла бежала достаточно резво, в гордом одиночестве, и даже приходилось её немного придерживать поводом.

Рысь у Лампасьи очень приятная, мягкая. Но ехать крайне неудобно из-за того, что бока у неё больно толстые.

[myumla]

Мы преодолели полкруга, когда в поле показались наши Лида и Лена из Ялты. Они радостно замахали руками в приветствии:

- О, Оля!

Лампасья внезапно так от них шарахнулась, что от падения меня спасла длинная грива, за которую я успела ухватиться.

- Девочки, больше так не шутите! Это же какой позор будет: усидеть на Снегопаде и ляпнуться с Лампасеи!

Я прорысила общим счётом круг и отдала кобылу следующей в очереди. (Точно, как писал о прокатных лошадях Невзоров: лошадь пускают в пользование по кругу, как проститутку).

Я б и ещё поездила, но заметила, что ТК на Сапфире уже шагает. Один реприз отработала.

Я живенько нацепила сапоги и вышла на круг, своим появлением намекая, что пора уступить лошадку. Ливанова спрыгнула на землю:

- Два круга рыси и полкруга - галопа.

Сапфир очень крутился, не стоял на месте. Но в сравнении со своим папашей Снегопадом он был просто ангелом, и я легко влезла в седло.

Стремена оказались невероятно длинными.

- Больше не укорачиваются: я пробовала, - огорчила ТК.

Ну что ж, придётся галопировать в полевой посадке на выездковой длины стременах, а это – очень неудобно. Проехав метров 200 рысью, я растеряла стремена. Они то лезли под каблук, то совсем соскакивали. Остановив жеребца, я порылась в путлищах и обнаружила на каждом из них по дырочке. Видимо, для Ливановой это было слишком коротко, но для меня – в самый раз.

Я тут же обрела уверенность в седле и поехала рысью. С каждой минутой я убеждалась, что подо мной не просто лошадь, а – сокровище. Он не соответствовал драгоценной кличке. Он не имел цены!



Я на Сапфире.

Сапфир так отвечал на едва заметные воздействия повода и шенкеля, так красиво и легко двигался, что я не могла налюбоваться им. Вот такую лошадь я бы взяла в работу: жеребчик добронравен, послушен, воспитан, но ещё не утратил характер и обладает прекрасным импульсом. Когда-то ТК обратила моё внимание на форму его ушей:

- Глянь, они у него вывернутые на кончиках, не такие, как у других лошадей. В древности коневоды по такой форме ушей безошибочно определяли резвую, сильную и выносливую лошадь – победителя скачек. В Сапфире, несомненно, заложен недюжинный талант. Я б купила его для себя.

Эта же мысль пришла в голову и мне: я тоже купила б Сапфира. Попутно я вспомнила, что и у моей Амги уши были подобной формы, и все спортсмены говорили:

- Нравятся уши твоей кобылы. Очень необычные. Красивые.

Неужели и Амгу Бог пометил?

(До сих пор не знаю, правда ли, что такая форма ушей у лошадей как-то связана с их характером и жизненной силой. Полагаю, что не связана. Но! Вспоминается, с каким трудом Амгу объезжали, как долго и страшно она сопротивлялась, как протестовала впоследствии против грубого повода, как понадобилось три месяца езды с брошенными поводьями  для того, чтоб она успокоилась и приняла мягкое воздействие трензеля… И в маточном табуне, будучи не самой старшей по возрасту, она быстро стала главной кобылой, вожаком, и «строила» товарок.


И ещё раз такую форму ушей я наблюдала у жеребца Чугуна из конюшни патрульно-постовой милиции. Чугун отличался невероятно крепким здоровьем (за много лет службы он ни разу не вышел из строя ни из-за ног, ни из-за спины), прыгал 150см без заложения, был строг с всадником, «строил» соконюшенников и дожил до 25 лет, что, учитывая безжалостную эксплуатацию в ППСМ, - очень немало.


Может быть, и вправду такая форма ушей даётся избранным лошадям как приложение к стойкости духа? Кто знает?)

Подъехала к ТК, попросила, чтоб она меня сфоткала на галопе. На боковой поднимаю жеребца в кентер, сажусь в полевую посадку и – вперёд!

Сапфир очень чуток. Прижмёшь шенкель – прибавляет, повод на полпальца на себя – сокращает. Однако по вспаханной скаковой дорожке ему тяжело нестись, да и силы должной ещё не набрал – ведь двухлетка. В полный карьер, как Снегопада, я его не пускаю.

И опять – свист в ушах, воздух бьёт по глазам и сбрасывает за спину кепку. Но, как ни грустно признавать, должный контакт с жеребёнком я не нашла. Со Снегопадом это лучше получалось. С ним мы были ВМЕСТЕ, а с Сапфиром, при всей его чуткости – каждый сам по себе.


Скаковая дорожка Крыловского ипподрома. Я и Сапфир.

[myumla]

Пролетев прямую, на боковой перевожу жеребёнка в шаг. У Сапфира всё ещё впереди. Дай Бог, чтоб он оставил после себя потомство. Такая кровь не должна пропасть. Спортивную звезду здесь из него не сделают – не то отношение. (И слава Богу!) Так пусть хоть живёт нормально да размножается, как его отец Снегопад.

Расседлав Сапфира, вычищаю его своей «щёткой банной» и нечаянно сдираю тот прыщ на спине, что был давным-давно. Маленькая, около миллиметра в диаметре, но довольно глубокая ранка: прыщ отвалился с плотным стержнем, уходившим вглубь мышцы где-то на полсантиметра.

- Чёрт, теперь скажут, что это мы седлом набили!

Как назло, Ливанова ушла на реку купаться, и не с кем даже посоветоваться.

Долго чищу коня, до блеска. В последний раз. Без меня его никто так не вычистит.

На досках отдыхают девчата и Рыбин. Возле него – преданная Верка.

- Попаси его! – советуют девчата. – И ноги ему вымой.

- Не буду я его пасти: падёт от колик, неужто не знаете? – говорю громко, с издёвкой, чтоб все услышали. – Он только что отработал, ещё весь мокрый и дышит, как паровоз.

Глядя на бодрого, лоснящегося и совершенно сухого Сапфира, Наташа молча приносит ведро воды и тряпку. Без моей просьбы.

- Спасибо, девочки! – Я растрогана. Сую кому-то повод. – Подержи коня.

Замываю жеребёнку ноги до самого живота.

- Выше, выше захватывай! – командует Наташа, - плечи помой, под хвостом!

- Да ведь разгорячённую лошадь нельзя купать в ледяной воде! – смеюсь я и выплёскиваю остатки воды в пах жеребцу.

Забираю его и пасу на свежей траве, пока не высыхают ноги. Это долго. Все уже поставили лошадей и ждут автобуса.

А я никак не могу расстаться с любимым конём. Сапфирчик, мальчик мой, как сложится твоя жизнь? Под чьим седлом будешь бегать, какого всадника носить? Ты достоин только самого лучшего: от упряжи и серебряных подков до мягкого и доброго всадника. Такую лошадь, как ты, не кормят с земли, не держат на унавоженных опилках и чистят дважды в день. Будем надеяться на лучшие перемены. Прощай, малыш!

Завожу коня в денник. В последний раз вижу его лукавый глаз, поблёскивающий из-под длинной кучерявой чёлки…

Приходит ТК. Рассказываю ей о неприятном моменте – сдёртом прыще на спине.

- Надо срочно сообщить Генералу, чтоб потом не было сплетен. – И она бежит за дедом.

На удивление, Генерал весьма спокойно это воспринял.

- Эй, ребята! – кричит он у денника Сапфира. – Надо жеребцу чем-то спину помазать!

Слышен восторженный вопль Верки:

- Сапфиру спину расколотили, да?

Дед мрачно глядит на неё:

- Прежде чем орать – пойди и погляди. Седлом так сбить невозможно. Это содрано скребницей во время чистки.

Я торжествую. И не жалею, что содрала эту болячку. Потому что в памяти всплыл эпизод, случившийся часа два назад:

Я рысила Сапфира. Из вагончика высунулась Верка:

- Дай покататься!

- Не дам. У Рыбина проси.

- А он мне не даст.

- Даст! Как уеду, так будешь на нём кататься аж до 25 августа.

Верка зло хлопнула дверью.

А теперь я даже радовалась, что Сапфира долго не будут седлать. Верка недостойна такой прекрасной лошади!

Подъехал автобус. Все ломанулись в него. А мы с ТК всё прощались с лошадьми.

Вороной Бостон, произведение Боя и дочери Снегопада.

Вороной Бэк, от Космы и Байбурта.

Донской тёмно-рыжий Соболь.

Добряк-тяжеловозина Игрок.

Несравненный красавчик Сапфир.

Рыжий буденновский Парадокс от Соны и Пограничника.

Гнедой Домбай от Минутки и Дебета.

Рыжая Эмблема, дочь Эгиза.

Красавец Асуан.

Умница Доза с гнедым сыном Флориком.

Мудрая Чапа со своим хулиганским рыжим ребёнком.

Гнедой Головко – на нём впервые сегодня разрешили нам покататься.

Резвая красавица Долия.

Упрямая, рослая рыжуля Река.

Всеобщая любимица Лампасейка.

Тихая и послушная Пародия, вечно затюканная соплеменницами. Её от других кобыл защищал Головко.

Серый одноглазый Зобар.

Прощайте! Я всегда буду вас помнить!

В автобусе мне места не хватило. И, усевшись на столик за спиной водителя, лицом ко всем, я фоткала девчонок.

Едем на маточную конюшню. Прощаться с племенными лошадьми.

На маточной обнаружили, что кобылы из левады выпущены на луг.

Заглянули в конюшню жеребцов-производителей. Я сразу же побежала к Снегопаду.

Унылый, он стоял в деннике. Длинная чёлка скрывала глаза. Но я уже знала, что жеребец повеселеет в тот же миг, как покинет стены своей зарешеченной тюрьмы-денника.

- Прощай, милый! Я тебя никогда не забуду! Благодаря тебе сбылась моя многолетняя и практически безнадёжная мечта. А это не со всеми случается. Будь здоров и живи долго, красивый жеребец с красивым именем – Снегопад!

С остальными прощалась поспешно, ибо нас торопили в автобус.

Великолепные Франт, Заман, Эгиз, «загадочный зверёк» Воронок, бешеный Брезент, звезда конюшни Бой, верзила Гранит… Прощайте!

С Жуком, Люминесценцией, Целью (внучка Снегопада, дочка Боя и Цензуры), Брусникой (тоже снегопадова внучка и дочь Боя и Сказки), Бекманией (Букет – Эврика) мы попрощаться не сумели. Они паслись на свободе, а Жук поддерживал порядок в табуне. В гуще рыжих и гнедых спин мелькала серая – непокорная кобылка, которую мне так и не удалось поймать.

ТК упросила водителя свозить нас на то место, куда она вчера доехала на Бое.

- Красивейшее место! Холмы, низинки и – море цветов и запахов!

Часть девчат недовольно бубнила:

- На фиг нам это надо… Таксе (так они называли ТК) приспичило – пускай едет… А нам надо в лагерь…

- Что вы там забыли? – возмутилась я. – Неужели он с его изоляцией вам ещё не надоел? Неужели не интересно поглядеть окрестности Крыловской?

Оказывается, кое-кому это не было интересно. Что ж, о вкусах не спорят.

«Красивое место» оказалось довольно далеко от конюшни и не столь красиво, как я ожидала. Да, холмы, низины, деревья и вообще весь ландшафт – великолепны. Особенно когда едешь не в воняющем бензином автобусе, а на прекрасной лошади и вдыхаешь запахи земли и цветов. Я б хотела прибыть сюда на Снегопаде.

Но цветы не так хороши, как описывала ТК. Впрочем, других она могла и не видеть. Всё же Москва и Подмосковье гораздо севернее Краснодара. К тому же, она не была в Яцком! Вот там – природа! Она не выжжена солнцем, разнообразна и щедра.

Показываю ей через окно наш вчерашний маршрут на Снегопаде. Поясняю, где ехала шагом, где – рысью, где – галопом.

- Молодец, правильно распределила силы лошади. А когда ехала вдоль дороги – он не пугался машин?

- Совершенно. По-моему, Снегопад вообще ничего и никого не боится.

- А Бой очень боится. Но зато он идёт, куда хочешь. А Снегопад, если чувствует слабость всадника, может стать посреди дороги, как угодно далеко от конюшни и – увезти домой. Это мне конюхи рассказывали. А ещё они сообщили, что, если Снегопад почувствует под ногами хоть мало-мальски влажное место, тут же падает покачаться – под всадником или без него, не важно. Такой уж любитель воды.

Я рассмеялась:

- Раньше нужно было предупреждать! – и рассказала о вчерашних приключениях.

ТК ужаснулась:

- Ну и сюрприз! Ничего себе!

(Прикольно, конечно, на такой серьёзной, своенравной лошади выпускать в степь юную всадницу –  без предварительного инструктажа.)

По автобусному спидометру мы вот что установили.

За 3 часа я проехала около 30км, из них резвым галопом – около 5. Ливанова – за 3,5 часа – около 35км, из них галопом – около 6-7. Мы с ней ездили дольше и дальше других.

[myumla]

В лагере после обеда начинаем готовиться к КВНу. Сочиняем приветствие жюри, зрителям и соперникам, вопросы и конкурсы. (Умиляет, что КВН – сегодня вечером, через несколько часов. А готовиться к нему начали только сейчас! И, тем не менее, выступили очень достойно. Несомненно, что очень талантливые дети стали победителями Всесоюзного конкурса «На коне – через века»!).

С приветствиями всё прошло гладко: каждый из нас когда-либо участвовал в каком-либо КВНе и что-либо помнил. Но с вопросами и конкурсами дело обстояло хуже. Мы плохо знали друг друга. Собрали нас здесь лошади. Это и должно стать отправной точкой, нашим общим интересом и стилем. Из придуманных наспех вопросов помню некоторые:

1.Вопрос:

– Полосатый, кубический, лежит под кроватью?

Ответ:

- Арбуз.

- А почему – кубический?

- Чтоб не укатился.

(Кстати, сейчас в Японии изобрели сорт арбузов кубической формы – для удобства транспортировки).

2.Вопрос:

– Маленький, серенький, живёт в сухой листве и шуршит?

Ответ:

- Шуршанчик.

3.Вопрос:

- Маленький, серенький, живёт в сухой листве и шуршит, но не шуршанчик?

Ответ:

- Брат шуршанчика.

4. Вопрос:

- Лошадь какой породы всё время бегает галопом?

Ответ:

- Тыгыдынской. (из анекдота).

5. Вопрос:

- Три бутылки и ключ. Что это?

Ответ:

- Трёхкомнатная квартира старика Хоттабыча.

Конкурса придумали два:

1.1. На время собрать уздечку.
Я пускаю по рукам свою уздечку, потом у всех на глазах её разбираю и предлагаю собрать в течение 5 минут. Кто сумеет – получит в награду каску.

2. Изобразить рысь и галоп.

Дело осложнялось тем, что вожатые могли не знать разницу между этими аллюрами. Но это их проблемы. Мы-то – знали. И двухтактную рысь решили изобразить в виде военного марша:

- Левой! Левой! Раз-два! Раз-два!

А трёхтактный галоп станцевать , ведь это – вальс: раз-два-три, раз-два-три…

ТК наши идеи очень понравились.

После полдника возник маленький инцидент. Маринка – капитан нашей команды – узнала, что в КВНе я не участвую. Её пробил псих, и мы чуть не поссорились.

Я смылась на берег Еи и там тихонько и всласть наплакалась. Просто мне очень не хотелось отсюда уезжать…

Когда мы покидали ипподром, Ливанова обратила моё внимание на лица девчат:

- Посмотри – ни одной слезинки. А в Старопавловской девчонки рыдали на шеях коней: не хотели уезжать. Не странно ли?

- Понимаете, - пояснила я, - в Старопавловскую отправили тех, кто никогда не ездил верхом, и по возвращении домой их не ждали лошади. А для наших с возвращением домой лошади не закончатся. К тому же здесь организация такая… Вот им и не жаль…

Теперь же я остро ощутила: других дома ждали лошади. Но не меня! Завтра я покину Крыловскую, и все эти десять дней превратятся в чудесную сказку – и не больше того. В Донецке меня не ждут лошади. И неизвестно, когда я снова сяду в седло…

К моменту возвращения в лагерь я уже немного успокоилась. Но глаза ещё были на мокром месте. ТК это заметила:

- Главное – нам не терять связь. Может, на будущий год что-нибудь придумаем, - утешала она.

Я осознавала своё состояние. Если б не этот спор с Маринкой – я б сдержалась и не распускала нюни. Но он послужил последней каплей  для расстроенных нервов…

Как на грех, подвалил Оно, пристал с расспросами. Я лениво ответила, что просто жаль расставаться с лошадьми.

- Подожди немного, я сейчас принесу тебе маленький сувенир! – засуетился Оно.

- Что я – особенная? Если уж дарить сувенир на память – так всем.

- Нет, это я от себя, - и ушёл в корпус.

Я мысленно улыбнулась: вот ещё чудо в перьях!

Подбежали девчонки. Они весело щебетали о КВНе и моем пасмурном настроении. Подошёл и Оно и терпеливо ждал, пока мы наговоримся, чтоб без свидетелей вручит мне сувенир – подковку с вздыбленной в ней лошадью.

- Спасибо! Какая прелесть!

Оно был доволен, что сумел отвлечь меня от мрачных мыслей.

Только он исчез – появилась Маринка Малынова.

- Что это? – указала на подкову.

- Оно презентовал.

- А-а, я видела: он такую же Ирке Клинниковой подарил после их совместной попойки, когда он постирал твой билет.

Это заявление несколько рассеяло ореол бедного влюблённого корреспондента.

Когда я вернулась в корпус, у девчонок шёл процесс изобретения командной формы. Марину Минаеву, как капитана команды «Эскадрон гусар липучих» мы вырядили в белую рубашку, синие бриджи и начищенные до блеска армейские сапоги, к которым я прицепила свои шпоры. Хоть в последний день они для чего-то пригодились. На голову Марине я нахлобучила настоящую бархатную каску для верховой езды (метко прозванную невзоровцами «даункой»), а в руки ей всучили профессиональный конноспортивный хлыст. Она бродила по корпусу между кроватями, а мы учили её щёлкать при остановках шпорами и зычным голосом отдавать кавалерийские команды:

- Эскадро-он! Аллюр – три креста! Марш-марш!

Марину Малынову нарядили Старым Больным Солдатом: она хромала, потому что накануне кобыла здорово отдавила ей ногу. Моими тенями для век намалевали ей «фонарь» под глазом, на скуле прилепили крестик лейкопластыря, а на голову напялили детскую хоккейную каску – ту, что собирались дарить победителю конкурса по сборке уздечки. Отдавленная маринкина нога обута во «вьетнамок», здоровая – в кавалерийский сапог. В руках – швабра, на которую она, хромая, опиралась.

Остальные – кто в чём, но обязательно – в штанах.

На ужин пришёл дядя Ваня, сел со мной рядышком. Оказывается, его здесь тоже подкармливают.

- Придёшь? – спрашивает. – Я там угощение приготовил.

- Ага, - киваю, - только после КВНа. Останьтесь, посмотрите – не пожалеете.

Девчонкам я в открытую уже сообщила, что поздно вечером поеду кататься на Будулае. (Сказано откровенно, выражая отношение к лошади, как виду животных: они для того живут, чтоб мы на них катались). И мне всё равно, кто поедет на Бунчуке. Пускай сами решают – кто. Девчата выбрали Жанну.

КВН прошёл на высоком уровне. Больше всего мне понравилось, что вожатые строго придерживались своего стиля игры, и наши – своего. Работали на контрасте.

Пёстрые, яркие, во всяких развевающихся лохмотьях, шумные и суетливые вожатые – команда «Хохотунчик».

И – строгие, подтянутые, идущие строем кавалеристы – наш «Эскадрон гусар липучих».

Вспоминаются кое-какие вопросы «хохотунчиков».

1 Вопрос:

- Назвать слово с четырьмя буквами «Ы».

Ответ:

-Лышыдысты.

Наши ответили «Вылысыпыдысты». Перестарались в количестве «Ы», но суть ухватили верно.

2.Вопрос:

- Чем жокей отличается от вожатого?

Ответ:

- Утром вожатый бешено орёт: «Дети! Дети! Сюда! Завтрак!» А жокей – балдеет в седле. Вечером вожатый орёт: «Дети, дети – отбой!!!» А жокей – балдеет на дискотеке.

Наши восприняли всё буквально, не догадались, что вожатые не понимают разницы между жокеем и всадником. И ответили: «Формами!» Ведь вожатые все – как на подбор: крупные, не блещущие худобой девицы килограммов под 70 каждая.

На наши вопросы вожатые ответили так:

1 – угадали.

2 – угадали.

3 – Вожатской породы (что тоже верно).

4 – не угадали и были далеки от истины.

Но самым «козырным» оказался вопрос, придуманный мной: «Что объединяет в пионерлагере «Колосок» хомут и снайпера?». Догадаться не смог никто, но от правильного ответа все схватились за животы от смеха.

Ответ: «Туалет!». И пояснение: «Как известно, дырка в туалете обычно своей формой сходна с хомутом. А тот, кто бывал в туалете нашего «Колоска», знает, что попасть в ту дырку может только снайпер!»

Конкурсы отменили. А жаль. Последним было задание: представить зрителям один день из жизни лагеря. «Хохотунчики» в соответствии со своим названием шумели, кричали, дёргались, дрались, изображая титанические усилия вожатых в борьбе с детьми. После пяти минут такого «дня» у всех разболелись головы.

А наши вышли строем и чётко, спокойно, с чувством спели песню «Мы сегодня на заре встанем…»

После этого задания баллы уравняли. Чтоб никому не было обидно.

Потом в лагере началась дискотека, а мы с Жанной и дядей Ваней отправились к лошадям.

По пути тайком от ИП заскочили в столовую и попросили полбуханки белого хлеба (чёрного в Крыловской не бывает) и банку яблочного повидла. Если дед нас угощает – я не могла идти к нему с пустыми руками.

В сторожке у него мы поели копчёной колбасы, домашних сырников, и запили всё это компотом. После столовской пищи это угощение казалось не таким уж и скромным. Дед просил зайти после того, как мы отъездим.

Уже в полной темноте мы отправились к конюшне. Лошади находились в загоне и не были стреножены. Мрак – хоть глаз выколи. Я с трудом уловила силуэт всего одной лошади, которая в руки не давалась, постоянно отбегая.

- Бурый! – позвала я. Будулай остановился. Я подошла к нему и на ощупь взнуздала. – Милый, милый… Узнал, мой хороший…

Бунчука же нигде не было. Но вскоре Жанна испуганно закричала:

- Ой, здесь кто-то дышит, у меня под ногами!

Тьма – непроглядная. Слышно дыхание, но самой лошади не видно. Подошёл дядя Ваня и тоже на ощупь взнуздал лежащего Бунчука. Мы вывели лошадей из загона и сели верхом.

- Я не знаю, когда мы вернёмся…- говорю.

Поехали шагом. Теперь немного жалею, что взяла с собой Жанну, а не кого-то посмелее. Не таким представляла я прощание с любимой лошадью! (А каким? Носиться напоследок, вылупив глаза, рискуя свернуть себе шею в темноте, а лошадям повредить ноги? Хорошо, что поехала именно Жанна! Может, благодаря именно ТАКОМУ прощанию, а не головоломному, я не потеряла дружбу и привязанность Будулая).

Шагаем по дороге в станицу. Опять – звёздная россыпь над головами, искры из-под копыт, неумолчный стрёкот сверчков и цикад, тёплые, родные конские бока, мирное пофыркивание из мягких конских ноздрей и чёткие, отрывистые удары копыт о землю: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре…

Но Будулай не спокоен. Снова перехватил у Бунчука инициативу и постоянно пытается подыграть. Хороший мой, как жаль, что нет в тебе таких кровей, как в Сапфире! Как жаль, что ты уже не жеребец! Я буду помнить тебя, бурый, всегда. Ведь ты всех удивляешь своим необыкновенно интересным характером, не соответствующим рабочей лошади – всех, кто с тобой сталкивался. Оставайся всегда таким, как сейчас! (Да, действительно – очень необычно. Но это просто говорит о том, что Будулаю, если отбросить в сторону кастрацию, повезло с владельцами. И Иван Петрович, видимо – очень мудрый и добрый человек, сумевший обращаться с лошадьми так, чтоб не изломать их ни физически, ни психически. Честь ему и хвала!)

Проехали полполя рысью. Я хотела на прощанье поднять коня в галоп, но Жанна попросила не делать этого – побоялась.

Я совсем бросила повод. Беги, золотой мой конь, куда хочешь, куда понесут тебя твои крепкие ноги! Будулай с радостью этим воспользовался и начал сильно баловаться. Шарахаться от малейшего шороха, кружить по дороге, забегать в заросли кукурузы и на пашню. Но чем больше он изощрялся, тем мне становилось веселее. «Давай, родной, играй! Вряд ли кто-нибудь другой тебе позволит это делать! Или будешь ковылять стреноженным, или в телеге смирно себя вести».

Вернулись мы часа через полтора. Напоили лошадей и поехали в конюшню.

Обычно Будулай так стремился к своему загону, что его приходилось сдерживать. Но сегодня он, удивляя уже не только меня, но и дядю Ваню, отправился… в темень леса! Я придерживала повод за самый кончик, предоставив коню возможность делать всё, что он захочет.

Бодрым шагом бурый отправился в заросли. Потом поднялся в рысь. Пробежав метров 300, конь внезапно разворачивается и галопом несётся в сторону загона. По-прежнему не держу его. Лечу на галопе. Без седла, на его широкой, жирненькой, мягко-упругой спине без выступающей холки – это так здорово!

Однако Будулай, не снижая скорости, проскакивает любимых конюшню, загон и Бунчука, и несётся вдоль дороги по траве. Одним едва уловимым движением повода я легко останавливаю его. Значит, он не понёс. Тогда ЧТО ЭТО БЫЛО?

Спокойным шагом возвращаемся к загону. Я задумчиво пытаюсь найти объяснение такому странному поведению коня. В голову закрадывается невероятное, фантастическое, но очень лестное и правдоподобное предположение: может, он почувствовал моё состояние (что я жажду поскакать на нём галопом) и подарил мне свой прощальный галоп? Если это так, то Будулай – самая необычная из всех встреченных мною лошадей, наделённая умом и талантами выше рядовой лошади.
Но, скорее всего, всё гораздо прозаичней. Он понял, что я потакаю его выходкам и решил над дурочкой поиздеваться. Но тогда из лесу он должен был ломануться  К загону, как это он делал совсем недавно, но не ОТ него!..

Кто знает, о чём думают лошади? И какие мысли роятся в их больших красивых головах?..

На прощание любимый конь загадал мне загадку, на которую, наверно, так ответа и не найду…

Я сняла с него уздечку, обняла толстую шею и чмокнула в белый нос:

- Помни меня, Будулай! Я тебя очень любила…

У дяди Вани мы сидели до часу ночи. (В лагере, по укоренившейся традиции, никто из руководства и не пошевелился узнать, почему уехавшие кататься верхом по ночной степи девицы до сих пор не вернулись.) Допили компот. ИП рассказал о знаменитом казаке по фамилии Жлоба, и за что Жлобе поставлен памятник возле автотрассы Павловская – Кущёвская. Спел несколько казачьих песен. Очень хорошо спел, мне понравилось. Оказывается, он уже много лет поёт в Крыловском хоре ветеранов. («Проклятое» советское прошлое – бедные пенсионеры-ветераны пели в хоре, вместо того, чтоб бутылки собирать по помойкам!)

Потом я сообщила, что завтра в 8 утра уезжаю.

- Я тоже, - говорит ИП, - запрягу в бричку и – до самой станицы резвой рысью! Только пыль из-под копыт! Не люблю медленной езды и спокойных лошадей. На быстром ходу даже Бунчук забывает хромать.

- Я помашу вам из автобуса, если увижу.

Потом я ещё сказала, что в «Колоске» до девятого числа остаются две наши девочки – Лена и Лида из Ялты.

- У них уже куплен билет на самолёт. Но без нас они от скуки умрут. Если можно, дайте им лошадей, пожалуйста.

- Я посмотрю, что за девочки, - дядя Ваня лукаво улыбнулся.

Он проводил нас до ворот лагеря.

- Приходи завтра часов в 6-7 утра. Заберёшь яблоки. Я буду ждать.

Он чмокнул меня и Жанну:

- Спокойной ночи!

- Берегите Будулая. Это – очень необыкновенная лошадь. Берегите. В память обо мне.

[myumla]

День двенадцатый,


5 августа,


понедельник.

Как известно, понедельник – день тяжёлый. Но не припомню, чтоб в моей жизни был более тяжёлый понедельник, чем 5 августа 1991 года. Буду надеяться, что и впредь его не будет.

Вчера вечером я собрала вещи. Трензель не вымыла: пусть на нём до поры, до времени останется конская слюна. Всё же видно, что уздечка – рабочая.

Подъём – в 5-30. Умывшись, оделась в дорогу по-парадному и к 6-30 мы с Жанной отправились к дяде Ване за яблоками (красными и сладкими, настоящими краснодарскими, а не той зеленью из арендаторского сада). Но Жанна хотела ещё надрать кукурузы для латвийской родни.

- Наши даже никогда не видели, как вживую выглядит кукуруза, - пояснила латышка, - ведь у нас она не растёт. (Видимо, в советское время кукурузными початками не баловали северные республики. Не то, что нынче бананами, ананасами, киви и прочим тропическим фруктом. Такое впечатление, что они растут по всему земному шару. А в девяностые мой приятель даже бизнес делал, привозя в Москву с Украины и продавая прямо с поезда варёные кукурузные початки…)

Дядя Ваня встретил нас с распростёртыми объятиями:

- Что так поздно?

Мы минут десять поболтали и распрощались уже навсегда. ИП проводил нас до ворот лагеря. И напоследок, улучив момент, чтоб не слышала Жанна, наклонился и шепнул мне на ушко:

-Хорошая ты девочка!  Где мои двадцать лет?.. Ну, дай тебе Бог здоровья и хорошего спутника жизни!

- Вам – тоже здоровья и долгих лет жизни! Прощайте. Будете запрягать – поцелуйте Будулая. Скажите, что это – от меня.

Дядя Ваня рассмеялся:

- Непременно!

В лагере все метушились. Непривычно выглядел голый корпус. Тоскливые, с глазами на мокром месте, с потерянным видом бродили меж нас ялтинки. Я сказала им, чтоб не грустили. Скучать всё равно не дадут: мы договорились с вожатыми, чтоб их тут молодёжь развлекала. Ну и дядя Ваня пообещал вечером дать лошадей.

Приехал автобус. Нас окружила лагерная детвора. Мальчики из старшего отряда принесли в подарок нам с Мариной Минаевой две карманные игры-«пятнашки», ведь мы с мальчишками сильно сдружились, особенно – Маринка. Глаза у неё тоже блестели от слёз.

Наконец, все погрузились, автобус заурчал и поехал прочь, навсегда увозя нас из этих двенадцати странных и удивительных, наполненных сказкой и счастьем дней.

Ялтинки и братья Гладилины ехали тоже с нами – до станицы. Были у них там какие-то дела. А потом планировали вернуться в лагерь пешком. (Ну как не восхититься организаторами: уехали с основной массой детей, а оставшиеся пусть что хотят, то и делают в незнакомой станице, как хотят, так и добираются до аэропорта и вокзала! Наверно, времена такие были советские, что, действительно, не страшно было вот так бросать детей. Ведь даже родители ни о чём не волнуются…) Вечером за мальчишками должна приехать машина, а девчонки улетят через 3 дня.

На прощание Лена из Ялты подарила мне игрушечную пластмассовую собачку-сеттера. А вчера вечером Жанна дарила всем значки с Ригой и открытки. Она – такая патриотка своей Латвии!

Возле почты мы высадили своих остающихся. Лена и Лида перецеловали всех на прощанье,  и мы дружно расплакались.

Чтоб как-то успокоиться, мы с Маринкой начали петь, пересев поближе к шофёру. За нами потянулись желающие подпевать. Мы плотно, по трое-четверо, упаковались на сиденьях и заглушали горе песнями.

Пели всю дорогу до Ростова. Всё подряд – кто что знал, до потери голоса, до хрипоты.

Отвлеклись лишь один раз – когда в Кущёвской вылезли сфоткаться у памятника Жлобе. А я похвасталась, что знаю об этом памятнике и о Жлобе от станичного конюха-сторожа дяди Вани.



Станица Кущёвская. Возле памятника казакам.

Единственной песней, которую мы спеть не смогли, хотя знали её прекрасно, был «Жеребёнок» Александра Розенбаума.

«Заболело сердце у меня.

Среди поля чистого

Расседлаю своего коня,

Буйного да быстрого.

Золотую гриву расчешу

Ласковыми гребнями.

Воздухом одним с тобой дышу,

Друг ты мой серебряный!»

После первого же куплета перехватило дыхание и на глаза снова навернулись слёзы – у всех! – и продолжать эту песню мы не смогли. Слишком больно били её слова по свежим воспоминаниям.

До Ростова добрались охрипшие и несколько успокоенные. Сдали вещи в камеры хранения и отправились на ипподром.

Оно взял мне билет на электричку на 14-00. А остальные покидают Ростов в 20-00. Сейчас – 11-30. Я надеялась, что ещё успею со всеми на ипподром.

Дорогу не знал никто, но у меня оказался самый «длинный» язык, я всё разузнала и, как Иван Сусанин, повела народ. Кстати, очень приятно удивило, что абсолютно все ростовчане, к кому мы обращались, знают, где у них ипподром.

По пути где-то потерялись Ливанова с Машей, Оно, Ольга Карасёва и Маша Захарова. (Замечательно! Теперь девочки без руководителей смело шастают по Ростову-папе!)

Попали в перерыв, когда лошадей уже отработали и кормили. Побродили у пустых трибун, добрались до конюшни. В ней – с десяток каменных денников, каждый имеет персональный выход на улицу. Общего прохода в конюшне нет.

Денники – тёмные, окошко – только одно, в двери и очень высоко. Так что целиком лошадей мы не увидели – только уши и часть головы.

Метрах в ста заметили ещё группу денников. Оказывается, это уже другое тренотделение.

Мы зашли в маленький проход, единственный в «нашем» тренотделении. По денникам и стенам висели конские плакаты, картинки, афиши скачек, наградные розетки и упряжь с предметами ухода. Поразили скаковые стремена: в два раза тоньше обычных, почти невесомые и алюминиевые. Путлища – тонкие, узкие и короткие.

Напротив тренотделения на улице возле яслей с сеном был привязан тяжеловоз. Мы подошли и долго восхищались мощными формами коня, поглаживая его глянцевую шерсть: копыта – с человеческую голову, спина – шире дивана…

В этот момент неслышно подошёл какой-то мужик лет 45 в фартуке кузнеца. Он держал в руках какие-то железки.

- Девочки, а вы откуда?

Голос его звучал очень тихо и миролюбиво.

Мы в подробностях объяснили, каким ветром нас сюда занесло.

- Так вы, значит, все – конники?

- Ага.

- Я вот уже 40 лет занимаюсь с лошадьми. И скажу вам из личного опыта: это очень интересно! Постоянно открываю для себя что-то новое.

Говорил он на удивление тихо и спокойно. Кажется, небо разверзнись – это не выведет его из состояния душевного равновесия.

- Так вы все через барьеры прыгаете?

- Нет, - отвечаю, – не все. Кто прыгает и имеет разряды, а кто выездкой занимается. Кто в кооперативах катается, а кто только здесь ездить научился.

- А скакать никто из вас не хочет?

Дух у меня захватило. Хочу ли я скакать? Ну кто же не хочет этого? (Романтика быстроногих скакунов прочно засела в головах юных конников. Ведь лошадь – это скорость, галоп, скачка. В реальной жизни конники-спортсмены редко скачут галопом, сломя голову. И всегда так не хватает в стенах манежа этого безумия – головокружительной, бешеной скачки коня на максимальной скорости… А зачем?..) Да вот только профессия жокея – не женское дело.

- Понимаете, - говорю, - в чём дело… Скакать-то мы все хотим. Да вот габариты не позволяют!

Мужик окинул нашу толпу внимательным, оценивающим взглядом.

Когда я ехала в Крыловскую, боялась, что буду среди конниц самая упитанная. Но напрасно волновалась: все девчонки были такие же, как я. А кто худосочный – те больно высоки. В жокеи в моём представлении можно было бы взять Веру Коновалову да Ингу. Больше никого.

- Это у тебя-то не жокейские габариты? – наконец, произнёс мужик.

- А разве жокейские? – Я удивилась.

- Сколько ты весишь?

- Рост 158 минус сто.

- Отлично! Пяток килограмм сбросишь – и порядок! Через три месяца уже будешь скакать. А через три года я из тебя мастера сделаю. Хочешь?

- А кто вы?

- Я – мастер-тренер скакового отделения завода 1-й Конной Армии. Зовут меня Иван Петрович Верховод. «Буденновцев» готовлю к скачкам.

- А Ранчо вы знаете? – вдруг забилось у меня сердце от нахлынувших воспоминаний.

- Конечно. Я скакал на нём. Он от Рубидия и…

- Чистой! – подсказала я.

Верховод удивлённо уставился на меня.

- Да, и Чистой. А Чистая – от Чудесного, - продолжал он.

- А Чудесный – от Чимкента, - подхватила я весело.

- И Стихии… - всё больше удивлялся тренер.

- От Стихии? Вот этого я не знала.

- А Стихия – от Сингапура…

- У меня в работе жеребёнок был, сын Ранчо. Здоровенный такой, харАктерный. Звали его Ретро. Вы не слышали?

- Нет, о Ретро не слыхал. Но Ранчо – это класс! Резвейшая лошадь. Если б его у меня в завод не забрали, я б его на рекорд подготовил. А сейчас он в спорте блистает.

- Да, - говорю, - в троеборье. В журнале о нём читала. Так и написано: «Великолепный жеребец Ранчо обеспечил ему успех…»

Мы довольно долго ещё беседовали с Верховодом – и на тему Ранчо (мы с ним «спелись»: видимо, я покорила мастера-тренера своим познаниями родословной его любимца), и на разные другие. Он рассказал о том, как дошёл до мастера-тренера. Девчонки слушали, разинув рты.

- Эх, у меня поезд в два часа. Интересно тут с вами, но мне надо ехать…

- Коли надумаешь, приезжай в завод 1-й Конной. Спроси там меня. Дадим тебе комнату в общежитии. Даю 100%-ю гарантию, что поскачешь через 3-4 месяца.

- Спасибо большое! До свидания!

- Девочки, и вы все – кто захочет скакать гладкие скачки – милости прошу. Приезжайте!

По возвращении домой я в журнале «Коневодство и конный спорт» читала о нём. Действительно – мастер своего дела. Скачут у него жокеями, в основном, девушки. И с большим успехом.

[myumla]

Мы ещё побродили по ипподрому в поисках столовой и наших пропавших руководителей. Ведь они в курсе, что мы собирались на ипподром.

Покинув ипподром, побродили по городу. Заглянули в книжный. Девчонки чувствовали себя хорошо, а я уже конкретно начала волноваться. Ведь мой билет – у Оно, а Оно неизвестно где.

Решила к 13-30 подъехать на ж/д вокзал, взять вещи из камеры хранения и возле них подождать незадачливого корреспондента. Если он не явится до отхода электрички, попробую уехать как-нибудь по-другому. Чай, не Сибирь. Ростовская область граничит с Донецкой.

Расставание с девчонками было бурным, орошённым слезами, но коротким: оказывается, уже 13-40. Пришлось ловить машину.

13-55. Оно у камер хранения нет. Может, он будет ждать на перроне? С тяжеленной своей сумкой ползу на второй этаж – в кассу, брать билет на электричку. На всякий случай. Лучше пускай будет два, чем ни одного. (Интересно, в советское время разве не продавали билеты на электричку внутри вагонов кондукторы? Или я не знала, что в кассе давиться необязательно?) Но, увидав километровую очередь, плюнула и вернулась на первый этаж. (Видимо, кондукторов в то время не было, раз такая длинная очередь в кассу).

На первом этаже сажусь на свою неимоверно тяжёлую сумку и жду. Боже, как далеки лошади! Как нереально всё, что случилось со мной за эти двенадцать неполных дней!

14-00. Оно нет.

Волнение ушло. Наоборот, я успокоилась. Поезд ушёл. Зато ещё раз увижу наших.

14-10. Оно нет.

И вдруг вижу: бежит к камерам хранения. Трогаю его сзади за рукав:

- Я уже забрала вещи.

Он хватает мою сумку:

- Электричка в 14-20 с другого вокзала! Здесь недалеко, метров 500.

Еле поспеваю за ним.

- Ах, я билет забыл! - Внезапно вскрикивает Оно. Глаза его расширяются от ужаса.

А я даже рада. Не хочу расставаться с девчонками.

- Он у меня в журнале, в сумке, в камере хранения!  Я – мигом!

Он бросает мою сумку и бешеным галопом уносится вдаль. Чтоб не терять время, волоку свою ношу дальше по маршруту. Как вихрь, налетает сзади Оно, выхватывает баул из моих рук, и идиотский бег на поезд продолжается. Корреспондент молча и тяжко пыхтит под тяжестью моего барахла (сапоги, уздечка, каска, шпоры …)

- А вы напишете о нас в «Юном натуралисте»? – кричу ему в убегающее ухо.

- Номер второй в 1992 году будет полностью посвящён лошадям, - кряхтит бедолага, но на вопросы отвечает. – Я думаю туда что-нибудь написать.

- Может, вам прислать фотографии?

- Да нет, у нас есть. (Интересно, что за фотки у них есть, если я ни разу у него в руках не наблюдала фотоаппарат? Потом в этом номере «ЮН» в репортажах о Крыловской разместили фото каких-то «левых» лошадей. НИ ОДНОГО снимка из станицы!) А вот если ты лично для меня что-нибудь пришлёшь…

Тут же на бегу Оно запустил руку в карман и подал листок бумаги,  заготовленный заранее, тщательно, в спокойной обстановке:

- Мой адрес.

Мысленно улыбнувшись, забрала листочек.

Наконец, я в электричке. Успели!

14-20. Стоим. Контролёра нет. Оно извиняющимся тоном проблеял:

- Придётся тебе самой предъявлять билет… Я больше не могу ждать.

- Ладно, - бурчу я. – Ничего уж не поделаешь, - и забираю мятую бумажку. Назвать ЭТО билетом язык не поворачивается.

Оно уходит. Наблюдаю, как он маячит под моим окном. Я тихонько плачу. Прощайте, крыловские радости и печали! Прощайте, любимые мои лошади! Прощайте, дорогие девчонки! Ведь всё это уже никогда-никогда не повторится! Мы – избранные: два десятка человек из нескольких тысяч…  Будем же помнить друг друга как можно дольше!

Внезапно мою печаль нарушает Оно. Торопливо суёт в руки две бутылки ситро:

- Дорога долгая, - и исчезает.

Переживаю и лью слезы я ещё довольно долго. Потом беру себя в руки. В конце концов, кругом люди. Стыдно.

Заходит контролёр. Долго разглядывает мою бумажку и удивляется, как это можно было так её уделать.

- Начальник постирал.

Ничего, пронесло.

Долгий путь на жёстких досках утомил невероятно. Я уже и по проходу прогуливалась, и в окно пялилась. Ну, блин, удружил Оно с этой электричкой. Просила же купить билет на автобус! Так нет, время моё экономил (автобус едет 9 часов, а электричка – 6) и деньги…

И, наконец – Донецк.

Трамвай. Дорога через пыльный жаркий город. Тяжеленная сумка…

Всё. Я – дома.

 

Словно огненные кони,


Пролетели десять дней:


За лошадками погони,


Ширь бескрайняя полей.


Помню искры ночью тёмной,


Что под звонкий пёсий лай


Высекал своей подковой


Конь прекрасный Будулай.


И Сапфира глаз лукавый


Из-под чёлки кучерявой,


И коня, в чьей кличке – снег,


Как – красивый, злой, упрямый –


Начинал он быстрый бег.


Помню и других лошадок,


Славный лагерь «Колосок»,


И как всем казался сладок


Налетевший ветерок.


Двадцать пять лихих девчат.


Нам несказанно везло!


Не воротится назад


То, что было. Всё прошло...


Унеслось, как сладкий сон…


Сказка…  Чудо… Небылица…


Миф… Легенда… Что ещё?


Отчего же мне не спится?

Август 1991 г.

Исправления и дополнения – 2011 год, двадцать лет спустя.


Станица Кущёвская, у барельефа возле памятника казаку Жлобе.

[myumla]

Воспоминания о Крыловской в стихах.

Если некоторые стихи и несколько неуклюжи, не стоит забывать, что сочиняли их не юные поэтессы, а рядовые подростки. Ведь главное в поэзии – чувства и сердце. А уж этим стихи девчонок переполнены. Любовь и нежность к лошади, понятие дружбы, здоровый юмор, грусть расставания, надежды на встречу… (Комментарии О.Дмитрук, 2011 год).

 


Андерсоне Жанете, г. Рига


Воспоминания о ночной степи, о Бунчуке и Будулае.


Стук копыт по дороге степной,


Звёздный купол над нами сияет…


И живительный воздух ночной


Нас покоем своим наполняет.










Спит уставшая за день земля,


Тихо шепчутся волны речные,


И недвижно стоят тополя,


Словно верные стражи земные.








Всё объято покоем и сном,


Лишь два всадника медленно едут…


Будулай за своим Бунчуком


Не спеша продвигается следом.








Что в грядущем нас ждёт, впереди?


Знает только, пожалуй, Всевышний.


Неизвестны Господни пути.


Да и знать их, наверно, - излишне.








Но куда ни забросит меня,


Никогда и нигде не забуду


Степь ночную и губы коня –


Человечества лучшего друга.

18 августа 1991 г.

 

Андерсоне Жанете, г. Рига

 

Мерцают южные созвездья,


И Млечный путь нас манит вдаль…


Летит планета сквозь столетья;


В душе моей царит печаль.





Мне жаль немного расставаться


С простором солнечных степей,


Но в памяти запечатлятся


Глаза прекрасных лошадей.





С друзьями грустно разлучаться.


Но – что поделаешь, друзья? –


Жизнь сплетена из слёз и счастья,


И изменить её нельзя.





Быть может, в будущем далёком


Сойдутся вновь наши пути,


Но к дням тем светлым нам дорогу


Уже обратно не найти.





Пусть так. Но память сохранит нам


Огонь прощального костра…


Не будет никогда забыта


Тех дней счастливая пора.

19 августа 1991 г.

 

Андерсоне Жанете, г. Рига

 

Когда обыденная серость


Замучит скукою своей,


Ты вспомни тихий берег Еи


И бег стремительных коней.





И пыли облако над степью,


И жар полуденных лучей,


И как весь день кусали слепни


И нас, и наших лошадей.





Ты вспомни звёздный купол неба,


И пламя нашего костра,


Мечты о вкусном чёрном хлебе,


Побудки ранние с утра…





И бороду Архимандрита,


Полощущуюся в реке,


И Маринолу на Граните –


Как на заборе, на хребте.




Оно ты вспомни на досуге:


Билеты он любил стирать…


Не забывай о нашей дружбе


И письма не забудь писать.

19 августа 1991 г.

 

О нашей жизни в станице Крыловская.

Марина Минаева, г.Вязьма


Все разъехались по домам.


То ли ждёт нас ещё впереди?


Но никак не забуду Кубань.


От кого-то письмо пришло – иди, посмотри!





Долго в памяти буду хранить


Туалет с очень «чётким прицелом»,


Как бежали мы все Будулая кормить,


Было всё здорово в целом.





Как решили девчонки меня утопить –


Буду помнить я вечно,


Как хотелось хорошей водички попить –


Буду помнить, конечно.





Не раз ругали Генерала


И обвиняли Короля:


На ипподроме сёдел мало,


Обшарпаны они все донельзя.





А если вспомнить Галю с Катей –


То это целое кино!


Какой чудной у нас характер –


Мы это поняли давно.





Мы речку Ею помнить будем


С её «лечебнейшей» водой;


Как обирали вишни людям,


И как хотелось нам домой.





Как Лида с Леной пели песни,


Девчатам не давая спать,


Как радость, грусть делили вместе,


Усевшись ночью на кровать.





Приехал к нам Архимандрит


С длиннющей чёрной бородою.


Он каждый день нам говорил


Про слово «блин» - оно плохое!





Мы будем помнить цифру «6» -


Палату нашу шумную,


И как хотелось нам поесть


В ту ночь безлунную.





Как чай девчонки заварили,


На пол усевшися рядком,


Как Маринолу обварили


Крутым, отменным кипятком.





Мы будем помнить про Оно –


Любимое создание,


Как шло, шатаяся, домой


После поездки у Ростов.


Над ним смеялись мы порой


И говорили «Без мозгов».





С «Хохотушками» под вечер


«Эскадрон» пришёл играть.


Интереснейшая встреча!


Но -


Не умеют они, как Марина, хромать!





Я буду помнить Воронка


(На нём карьером мчалась),


Но от моих потом штанов


Резинка лишь осталась.





Я буду помнить Воронка –


хорошую лошадку!


Не досчиталась позвонка


И печень – всмятку.





Как с Ольгой мы влюбились в Димку,


Страдали, ревностью полны.


Ах, этот Димка-невидимка –


Дороже он любой казны.

 

Как в душ гурьбою мы бежали,


На ипподроме побывав,


И как к стене все примерзали –


Что значит, в душе побывать!





Ну вот и всё о нашей жизни.


Я – не поэт, а стихоплёт.


Но кто из нас побыл в Крыловской,


Меня, конечно же, поймёт!

Август 1991 г.

 

Марина Малынова, г. Тула.


Нас лодка лёгкая несла,


По речке Ее проплывали,


И взмахом белого весла


Мы в клочья «кайфик» разбивали.





Тут Оно выплыл из бамбука,


В меня метая Купидона стрелы…


По что такая выпадает мука?


По что всё это я терпела?

04 сентября 1991 г

 

Прогулка верхом.

Ольга Крыгина, г.Донецк.


Рыжий, маленький и ладный


Сын «араба» Снегопад


С белыми, как снег, ногами,


Моему приходу рад.





Но для виду он буянит,


На дыбы стаёт и ржёт,


И сердца кобыльи ранит,


Когда их к себе зовёт.





Не даёт надеть уздечку,


Гривой длинною трясёт…


Нет, красавчик мой сердечный,


Этот «номер»  не пройдёт!





Вот конь взнуздан и осёдлан.


Ногу – в стремя, и – вперёд!


Но он вовсе не покорен,


Он «свечит», копытом бьёт!





Раз попытка, два и три…


Не залезть в седло никак!
Жеребец сей миг – в дыбы,


Словно я – заклятый враг.





Да, боролись мы на славу!


С нас три пота уж сошло.


На коня нашла управу


И запрыгнула в седло.





Снегопад сейчас же взвился,


Прянул птицею вперёд,


Как пружина, распрямился


И – намётом от ворот!





Жеребец, как дьявол грозный,


Рыжей молнией летит,


Оставляя сзади вёрсты,


Ветра свист и стук копыт.





Вот она, моя награда:


Всё быстрей и веселей


Бег летящий Снегопада


По цветным коврам полей!





«Бесконечная дорога


Убегает лентой вдаль…»


Милый, ну ещё немного!


Прочь с пути, беда-печаль!





Шагом… Тише, дорогой…


Ты весь в мыле, милый мой.


Пошагай, и отдышись,


И с полями не борись.





Но горячий Снегопад


Не желает отдыхать.


Как и я, простору рад,


Порывается скакать.





Еду рысью. Словно лебедь,


Изогнув крутую шею,


Хвост по ветру распустив,


Жеребец мой так красив!





И «водилы» на шоссе


Чуть столбы не посшибали,


Когда мы во всей красе


Рядом с ними проезжали.





И сигналили машины


Красоте – коню и мне.


Не забыть сией картины!


Я одна здесь – на коне!





Вновь - галоп. И злые метры


Понеслись за нами вслед,


И степной свободы ветры,


А затем – весь белый свет!





Но - увы! – устало дышит


Конь прекрасный подо мной.


Словно печка, жаром пышет.


Отдохни-ка, рыжий мой.





Лошадь фыркает, вздыхает,


Отбиваясь от слепней.


Я расслабилась, вдыхаю


Сладость запахов с полей…





Что такое?! Жеребец,


Неужель тебе – конец?!




Снегопад на землю пал…


Так меня с седла он снял!



Тут же вновь вскочил. Хитрец


Долгогривый жеребец!





И опять пошло по новой:


Я – в седло, а он – в «свечу».


Он к борьбе всегда готовый,


Знает ведь, чего хочу.





Знает он и то, наглец,


Что придёт мне здесь конец.


Помощь ждать ведь неоткуда.


Если сяду – будет чудо.





…Солнышко сверху мозги мои плавит,


Коник горячий задом кидает,


Гравий шуршит, и копыта стучат,


И бесполезно кому-то кричать…





…Говорил вам кто, ответьте –


«Нет у нас чудес на свете»?


Ни за что ему не верьте!


Я – в седле! И жаркий ветер





Захлестнул опять меня.


Быстр и лёгок бег коня.


Вот теперь – домой! Пора!


Как свалилась с плеч гора.



Снегопад спешит-стремится


Поскорее к кобылицам.





И куда бы жизнь моя


Ни забросила меня,


Никогда я не забуду


Эту сказку, это чудо:





Жар, как в пламени огня,


И в том пекле – воздух, ветер,


Бешеный галоп коня…


Никого в тот миг на свете


Нет счастливее меня!

3-10 сентября 1991 г.

[myumla]

Дина Андреева, г. Тула.


Дина, взяв несколько цитат из стихотворения Маринки Минаевой, удобоваримо «причесала» шероховатости и добавила своего искромётного юмора.

Маленькие дети!
Ни за что на свете
Упаси вас, Боже,
В конкурсы писать!



Мы все разъехались сейчас,


И каждый дома кашу ест;


Давайте вспомним всё тотчас,


Что вспоминать не надоест.





Нас школа скоро в гости ждёт,


И с дач все урожай таскают,


Но сердце в пятки упадёт


От слов «станица Крыловская».





Я вам торжественно клянусь


И обещанье дам одно:


Я буду помнить наизусть,


Что ниже перечислено!





Как ночью спали на полу,


Укрывшись наволочкой целой (!),


Как простынь спёр Архимандрит


У господина офицера.





Как пили сок конспиративно


Из банки под кроватью Кати,


И как в столовой нас кормили,


Как заключённых в Бухенвальде.





Как мы от жажды умирали –


Я не забуду никогда,


Из глаз как слёзы выступали


При слове «чистая вода».





Как шли пешком мы до станицы,


Когда автобус не пришёл;


Сгорели все носы и лица,


Но, в общем, было хорошо.





Как абрикосы воровали


(Иначе нечего нам есть),


Под окна косточки плевали,


Живя надеждой: «Саду – цвесть!»





Как Лена с Лидой пели песни,


Девчатам не давая спать.


Как радость, грусть делили вместе,


Усевшись ночью на кровать.





Как дружно плёнки заряжали,


Товарища ценя совет,


Но «полуночники», пришедши,


По-наглому включали свет.





Как чай девчата заварили,


На пол усевшися рядком,


Как Маринолу обварили


Крутым, отменным кипятком.





Как стёкла били головами,


Оно кормили как арбузом,


Как недовольны были нами


Колхозники за кукурузу.





Как в речке Ее «кайф» ловили,
Визжали как вокруг буйка,


Как на скрипучей лодке плыли,


Всю ночь боялися жука.





Как друг друга топили,


Как ловили корыто…


Да! Никто не забыт,


И ничто не забыто!





Мы будем помнить цифру «6» -


Палату нашу шумную,


И как хотелось пить и есть


Всем нам в ту ночь безлунную.





Как Хлыську с Дыркой прикормили –


Коней хотели воспитать.


Но кошки пакость учинили


Прям к Ленке с Лидкой под кровать.





На стуле как тренировались


По наущенью Генерала


Как нам уздечки не досталось


(И сёдел тоже было мало).





Как мы на маточной катались,


Как мчались в душ, едва вернувшись,


Как с пионерами ругались,


Как спал Оно, в овсе свернувшись.





Как грозный Тюбик приходил:


Он нам преподавал морали,


И ныл весь день Архимандрит,


Чтоб слова «блин» не называли.





Мы будем помнить Воронка


(Маринка с ним по полю мчалась,


Но от её штанов потом


Одна резинка лишь осталась).





Мы будем помнить Воронка –


Хорошую лошадку!


Нет у Маринки позвонка


И печень стала всмятку.





О наших лошадях других


Мы тоже вряд ли позабудем,


И прочитаем этот стих


Для поученья добрым людям.





С «Хохотунчиком» под вечер


«Эскадрон» пришёл играть.


Интереснейшая встреча,


Но никто из них, конечно,


Как солдат больной и старый,


Не умел хромать.





Там нас к искусству приобщали


(За десять дней – одно кино).


Частенько свет нам выключали,


И было нам дышать темно.





Ещё мы вечно помнить будем


О том, как маленький Андрей


В леваде серую кобылу


Ловил… Но насмешил людей.





Как мы в соломе кувыркались


И сельску местность наблюдали.


Потом ругались и плевались:


Нам ноги точно кошки драли.





Как мы в Ростове побывали,


Как было много там забот,


И как хотел жокеев сделать


Из нас товарищ Верховод.





Да! Будем помнить мы всё это,


И не забудем ничего.


Пусть повторится это лето,


Хоть страшно вспомнить нам его!

Сентябрь 1991 г.

 

Про Дозу.

Инга Лежнёва, пос. Лоухи Карельской АССР.


Доза милая моя –


Снится чёлка мне твоя,


Дула как ты на меня


И кусала как тогда.





Я седлала в первый раз.


Гордо чистила тебя,


Не сводя с уздечки глаз,


Щёку гладила, любя.





В ноздри дула и, смеясь,


Обнимала шею рыжую.


И, тобой всегда гордясь,


Как тогда, сейчас всё вижу я:





Широкую спину такую,


Глаза большие и добрые,


Умную морду такую,


И лишь аллюры скромные…

Октябрь 1991 г

 

Инга Лежнёва, пос. Лоухи Карельской АССР

 

Ну вот и всё…


Прощай, мой конь!


Прощай, моя отрада!


С тобою вечерами вместе быть


Была я очень рада.





Как было хорошо вдвоём:


Вечерний свежий ветер вместе мы любили,


И звёздочки, как свечки, нам светили.


Чёлку лёгкую твою развевал тот ветер…


Он прощальную шептал в тот последний вечер.





В утро то обычное я пришла к тебе,


В последний раз погладила по тугой щеке…


Слёзы тихо капали на руку мою,


И шептала тихо я: «Как тебя люблю!»





Но, слёз не унимая, снова я шептала:


«Ты прощай, прощай, мой милый друг,


Любимый конь мой, мой Бунчук!..»





Вот и всё…


Меня увёз автобус.


А сейчас сижу, кручу я глобус


И на нём ищу станицу Крыловскую.


А, найдя, опять смотрю-тоскую…





Не могу забыть коня –


Я на нём каталась без седла.


Вновь во сне приходит он,


Машет мне своим хвостом.





На него сажусь я снова…


Просыпаюсь – это сон!


Это сон. Но наяву


Не забуду я коня,


Чья спина была тепла!

Октябрь 1991 г.

 

Про Боя.

Мария Ливанова, г. Москва.


Миленький мой Бой,


Жеребец гнедой,


Я на тебе скачу


Без седла – куда хочу.





Милый, милый Бой,


Хвост твой вороной


Шёлком развевается,


За кусты цепляется.





Ты, Боёк, меня неси


И в галопе, и в рыси,


Только ты, красавец мой,


Привези меня домой!

Зима 1991 г.




Ольга Крыгина
(уже к этому времени – Дмитрук), г. Донецк.

Когда сочинила эту песню – не помню.  Но считаю, что цикл стихов о Крыловской лучше закончить ею.


Там вдали, за рекой слышен топот копыт,


В небе жаркое солнце вставало.


По-над ширью полей пыль клубами летит –


Это наша орда проскакала.





Мы к вам ехали долго по нашей стране,


По широкой украинской степи,


Чтобы здесь проскакать на горячем коне


И запомнить просторы вот эти.





Мы без страха садились на всех скакунов,


Воровали початки на поле.


Были ночи полны удивительных снов,


Здесь ведь – лошади, воздух и воля!





Никогда не забудем мы наш «Колосок»


И чудесных ребят-пионеров.


Как прекрасно в седле, когда ты – без сапог:


С неба жарит, как в пекле, наверно.





Если вы вдруг упали к ногам Воронка,


А копыто не смяло вас всмятку,


И автобус пришёл так, как надо – час в час,


Значит, будет всё в полном порядке!





Ждут нас ужин и корпус, до боли родной,


Поджимают минутки для душа,


КВН, Генерал, Лазаревич, Король…


Мы считали, что может быть лучше.





До сих пор слышим ржанье станичных коней…


Ах, родные! Вы нам подарили


Ночи звёздных огней, ветер вольных степей –


Неужели б мы это забыли?!



На этом "меамуры" о Крыловской закончены...


                                В        С          Ё   !!!!!!!!!!!!

[myumla]

Сейчас снегом накрыло, похоже, всех.  А это несколько фоток с той тренировки, что была еще до выпадения снега. Было очень мокро... Но сейчас эта мокрость вспоминается мне с нежностью....